Улей. Отверженная (СИ)

Улей с высоты полета по форме напоминал муравейник. Посередине сочно-зеленого оазиса, окруженного мертвым ландшафтом: пустыней и голыми скалами — возвышался землистый холм. Он был испещрен множественными рытвинами и, казалось бы, тайными ходами. На деле его зыбкость была лишь миражом. Отверстиями служили вентиляционные люки. Жесткий каркас из древней породы, уходивший глубже корней, прочнее стали. Секрет Улья в том, что в его видимой части — самом «холме» — не располагалось ничего стратегически важного. Там находились технические помещения, системы водоснабжения и утилизации мусора, тренировочные базы, арены и пустые залы без какого-то определенного назначения. Полость на вершине, под сводом Улья, принадлежала самому густонаселенному и неблагополучному району города — гетто. Туда приходили доживать последние дни старики, убогие, тяжелобольные и смертельно раненые. Но встречались и молодые, здоровые особи. Невостребованные жители Улья, гонимые Королевской гвардией, днем рыскали по нижним этажам в поисках заработка, а ночью занимали стылые, выщербленные из камня ниши, вытесняя тех, кто не мог за себя постоять. Королева-Мать с одной ей известной целью поддерживала в гетто видимость жизни.

— Ники, о чем вы думаете? У вас появилась характерная складка на лбу.

Мы с Доком находились в силовом коконе и в огромных лапах Четвертого путешествовали почти с комфортом. Могучие крылья со свистом разрезали воздух. Если бы выгоревшую на солнце кожу покрывали перья, я бы звала Четвертого драчливым вороном.

— Да вот обнаружила ложный кирпич в нашем фундаменте. Забота о слабых, даже в такой извращенной форме, противоречит нашей идеологии, ты не находишь?

Док кинул взгляд на стремительно уменьшавшийся Улей. С набором высоты тот превращался в нелепую, окруженную порослью бородавку на вылизанном, идеально гладком теле нашего мира.

— Вы имеете в виду… гетто?

Ни стальное лицо, ни механический голос не выдавали волнения своего хозяина. И все же оно было, читалось в невербальных жестах, улавливалось в беспокойно гнущихся пальцах.

— Да, я давно там не была.

— Оно процветает, если можно так выразиться. За последний год плотность населения увеличилась.

— Это как, интересно?

— Как обычно, — хмыкнул Док, возвращая себе полную невозмутимость. — Одни не спешат покидать этот мир, другие чудом выздоравливают, третьи размножаются.

Непрерывный шум генераторов, должно быть, гасил все прочие звуки, а запах индустриального масла перебивал вонь грязных тел.

— Что примечательно, четверть детенышей выживают. Уже не единицы, как ранее….

Вопрос не успел слететь с моих губ.

— Они сами по себе. Под их описание у нас хорошо прижился термин «Пустышки».

Жить без Силы в нашем мире так же невозможно, как думать без головы. Кому ты такой нескладный нужен? Хоть маленькая, хоть квадратная, но голова у разумного существа должна быть по определению — так считали жители Улья.

— Королеве этот феномен не интересен, как и в принципе все гетто. — Механический голос нагонял зевоту и мог испортить даже самую интересную дискуссию. — Но тем не менее оно до сих пор продолжает свое существование, несмотря на антагонизм Правящего Совета.

— Мой вопрос — почему? Дело же явно не в душевной привязанности?

Порой Док в своем занудстве мог плутать часами, прежде чем дать конкретный ответ.

— Конечно, нет. Если вас интересует мое мнение, я считаю, гетто — это опора и поддержка Короны.

— Ну да, а я ее враг, — не удержалась я. — Странные у тебя мысли, Док.

— Уж какие есть. — Кажется, он обиделся.

Мысли о гетто почему-то развились в тревогу о сыне. Она неприятным комом встала под сердцем. Люди называли это тоской. Второй разведчице она, конечно, была неведома, но Ники хорошо изучила человеческие эмоции, более того, с успехом проецировала их на себя. Сердечные волнения могли помешать задуманному, поэтому, убедив себя, что малыш сейчас находится в полной безопасности с папой, я запретила себе думать о плохом.

У руля прочно закрепилась Вторая.

Улей тем временем остался далеко позади, мы приближались к Меридиану — горному хребту, напоминавшему позвоночник огромного доисторического существа. Изредка виднелись проросшие сквозь рыжую потрескавшуюся землю пучки травы. Командир, летевший по правое крыло, подал сигнал к снижению — остаток пути придется топать на своих двоих.

Наш транспорт тряхнуло от досады. Но приказ есть приказ. Утробно зарычав, Четвертый резко спикировал вниз. Я с силой сжала зубы: лучше прикусить себе язык, чем доставить ему удовольствие своим позорным воплем. Аттракцион был рассчитан исключительно на двух посетителей.

Лишь у самой земли кожистые крылья с хлопком расправились, выравнивая горизонт, который тут же скрылся в облаке поднявшейся пыли. Четвертый расцепил руки и грубо вытряхнул нас с Доком на землю. Потерянный и мертвенно-бледный — такой вид был у моего спутника. Впрочем, его обычное металлическое лицо никогда не окрашивалось румянцем — весьма условным признаком здоровья. Состояние горе-ученого лекари оценивали по особой шкале: «Шевелится — уже хорошо».