Улей. Отверженная (СИ)

Он шарил около минуты, потом вдруг дернулся и изменился в лице.

— Укусил, что ли? — хмыкнула я, наблюдая со стороны.

— Там не зверь, а детеныш. — Разведчик перевел взгляд на спины гвардейцев.

— Должно быть, один из Пустых, — пожала плечами и, ведомая исключительно любопытством, схватила первый камень. Я не собиралась спасать чужую жизнь, тем более в маленьком чахлом тельце ее как таковой и не было. Мой напарник помогал разгребать завал — ему тоже хотелось посмотреть на существо, рожденное вне законов нашего мира.

Оно оказалось страшным, маленьким и сморщенным… впрочем, как и обычные младенцы. Непропорционально большая голова, красная от натужного писка. Мертвый так орать не может — убедилась я и взяла его на руки. Мать, очевидно, осталась погребена под камнями. Старая пеленка — шаль — тянулась вглубь завала. Ребенка вытащили целым, но практически голым. Оказалась девочка. Сероглазая. И с поломанными крыльями.

Четвертый брезгливо вытер руки о штаны и спросил:

— Куда ее?

— Может… в Лабораторию? — предложила я, замявшись на мгновение.

— Вот Док порадуется! Он таких любит…

— Никуда вы не пойдете, — раздалось сбоку.

Прижимая найденыша к себе, я медленно обернулась и увидела стройный ряд гвардейцев, загородивший ближайший выход из гетто и скрывший нас от пытливых взглядов его жителей.

— Это существо не интересно ученым. Мы докладывали… было велено оставить ее здесь, с роженицей.

Я скривилась от их беспросветной тупости.

— Ситуация, как видите, изменилась. Она одна выжила.

Тот, кто был номером повыше, прищурился, достал рацию и связался с научным центром по громкой связи. Дежурный ответил почти сразу, даже не раздумывая…

— Убедились? Проваливайте теперь, — сказал самый молодой и дерзкий солдат. — У нас дел невпроворот.

— Бери с собой, — махнул мне Четвертый и шагнул в сторону лестницы.

— Мы целым днями боремся с грязью в городе, а вы ее отсюда на руках выносите! Оставьте и уходите, с чем пришли.

Гвардейцы злились. Они с трудом подавили бунт в гетто. У одного под глазом светился синяк, другой держался за поясницу, а третий был просто не в духе от свалившейся на голову внеплановой работы.

В общем-то, правда была на стороне внутренних сил. И задержалась я не из-за девочки, мне не понравился их пренебрежительный тон и хозяйские замашки. Очевидно, гвардейцы не сообразили, что перед ними элита, лучшие войны Улья, потомки Первой Сотни…

Я положила детеныша на пол и начала плести теплый энергетический кокон. Не представляя, как повлиять на того, в ком нет и капли живительной силы — дара Королевы, я нагревала воздух вокруг маленького тельца.

— Прекрати лечить ее! Это нарушение Устава! Каждый должен заниматься своим делом…

— Именно, — встрял в разговор Четвертый, с шелестом разворачивая крылья. — Все жду, когда же вы возьметесь за дубинки и выгоните нас. Пора бы уже! Мы явно здесь задержались.

Скандал мог сойти на нет. Он разгорался вяло и набрал высокие обороты только после того, как перерос в настоящую стычку. Вероятно, кому-то сверху очень хотелось, чтобы девочка выжила. И этим кем-то была не Королева. Она прознала об инциденте, разгневалась, выписала запрет на вход в гетто для всех «сердобольных» разведчиков. А тех трех свиней, что пришли в лечебницу и не смогли объяснить, где болит, наградила.

После случившейся заварухи я лишь через несколько дней смогла тайком пробраться на «чердак», узнать судьбу детеныша, оставленного на попечение старой подслеповатой кухарки. Тот был вялый, все время спал, крылья выглядели и вовсе печально. Раз за разом я приносила еду, витамины, осторожно делилась Силой, по чуть-чуть вливая ее в беззубый рот. Едва ли от этого была польза, но комплексная терапия сказывалась положительно — девочка постепенно оживала.

Однажды я столкнулась нос к носу с Четвертым. Секретный ход больше не был секретным — о нем знали уже двое. Минуту мы сверлили друг друга колючими взглядами. Оба напряженные, застывшие в полушаге, готовые в любую секунду броситься наперерез тому, кто первым рванет прочь. Затем я учуяла запах лекарств, спрятанных у напарника под курткой. Лучшие разведчики Улья нарушили Королевский приказ, и оба понимали: об этом следовало молчать.

Игра в «дочки-матери» продолжилась, и Четвертый, как ни странно, способствовал ее развитию, присоединился в качестве «папочки». Забота о Пустышке стала для нас неким развлечением, забавным, необычным, да к тому же еще и запрещенным, и потому мы, юные и беспечные, подходили к серьезному делу со всем азартом. Оно обнажило неведомые ранее стороны души, заставило взглянуть по-новому на привычные вещи. За короткий промежуток времени я прикипела как к девочке, так и к разведчику. Долгая разлука с ними теперь отзывалась глухой болью в грудной клетке, а частые вылазки за пределы Улья и вовсе перестали радовать.