Волк бежал за солнцем — на закат, к самому небокраю.
Волк бежал за солнцем, и Сэхунн бежал вместе с ним в погоне на запад, сжимая в ладони ключ от Врат из застывшей крови волчьей.
Сэхунн бежал вместе с волком.
Пальцы на правиле дрожали мелко, и Сэхунну полететь хотелось птицей, будто только об этом он и грезил всю жизнь — бежать с волком и ловить ускользающие за небокрай лучи солнечные, любоваться гордым очерком волчьим в лунном круге, слушать песнь волчью и петь волку колыбельную, запуская пальцы в мех.
Руки у Сэхунна дрожали всё сильнее от радости горячей. Волку он нужен. Волки не убивают без разбора — только тех, в ком кровь дурная. Волки не предают, если полюбили. Если волки признают кого-то, то всегда помнят и возвращаются. Бесценный дар волчий.
Сэхунн бежал за солнцем и улыбался, а на лице мешались капли студёные и горячие. Счастливые, как веснушки, подаренные Сэхунну Морским Владыкой загодя, будто тот знал, чем всё обернётся.
У Сэхунна в ладонях звенели нити, что меж ним и Волком протянулись.
— Чтобы плавной рекой стелился твой бег,
Чтоб волчий смарагд никогда не поблек,
Я спою тебе ветром, волчик,
Спою тебе, волчик мой…
Всегда буду петь, — шептал Сэхунн беззвучно клятву, в которую превратилась виса сама по себе и вопреки всему.
На него смотрел Волк и слушал, ловил на носу «Ворона» каждое слово, недозвучавшее на корме. Слушал и слышал.
Его Волк.
В начале их пути.
Вдвоём. Вместе теперь.
Отсюда до небокрая, что недосягаем, — вместе.