Ульяновы и Ленины. Тайны родословной Вождя

А пока выдвигаются разные причины болезни. Об этом спустя 33 года в уже упоминавшемся письме Б.И. Николаевского Н.В. Валентинову от 17 августа 1956 г. говорится следующее: «Идею сифилиса у Ленина Политбюро совсем не отбрасывало. Рыков мне в июне 1923 г. рассказывал, что они приняли все меры для проверки, брали жидкость у него из спинного мозга — там спирохет не оказалось, но врачи не считали это абсолютной гарантией от возможности наследственного сифилиса; отправили целую экспедицию на родину, поиски дедов и т. д. Если бы ты знал, какую грязь там раскопали, — говорил Рыков, — но по вопросу о сифилисе ничего определенного…»[450]

Правнук А.Л.Бланка и двоюродный племянник В.И. профессор Н.В. Первушин, ссылаясь на циркулировавшие в эмигрантских кругах слухи, сообщает, что комиссия, работавшая в Астрахани, опрашивала «старожилов, помнивших астраханских проституток и завсегдатаев разных злачных мест. Вероятно, — добавляет Первушин, — именно к этим «материалам» и относилось замечание Рыкова»[451].

Трудно не согласиться с профессором Н.В. Первушиным, поставившим слово «материалы» в кавычки. Комиссия опрашивала людей, которые не могли знать А.А., Н.В. и И.Н. Ульяновых, ибо те умерли. Более того, на мой взгляд, подобный опрос являлся не только оскорблением, но и прямым издевательством над человеком, о здоровье которого, казалось бы, так трогательно заботились.

Другое дело, что идея сифилиса, приобретенного или полученного по наследству, «витала в воздухе». И не случайно. Если в наше время, когда врачи не могут поставить диагноз, они подозревают рак, то в двадцатые годы подозревали сифилис. Академик Российской академии медицинских наук Ю.М. Лопухин пишет по этому поводу: «Для врачей России, воспитанных на трудах С.П. Боткина, который говорил, что «в каждом из нас есть немного татарина и сифилиса» и что в сложных и непонятных случаях болезней следует непременно исключать специфическую (т. е. сифилитическую) этиологию заболевания, такая версия была вполне естественна. Тем более что в России сифилис в конце прошлого — начале текущего века в разных формах, включая наследственную и бытовую, был широко распространен»[452].

Консультантом Лечсанупра Кремля был старший врач хирургического отделения Солдатенковской (Боткинской) больницы В.Н. Розанов, к которому с большим уважением и доверием относился В.И. Именно к нему 25 мая 1922 г. обратилась М.И. Ульянова с просьбой принять участие в осмотре больного вместе с Ф.А. Гетье, Л.Г. Левиным, Н.А. Семашко, Д.И. Ульяновым. Вспоминая этот визит, Розанов писал впоследствии: «Итак, в этот день грозный признак тяжкой болезни впервые выявился, впервые смерть определенно погрозила своим пальцем. Все это, конечно, поняли: близкие почувствовали, а мы, врачи, осознали. Одно дело разобраться в точной диагностике, поставить топическую диагностику, определить природу, причину страдания, другое дело — сразу схватить, что дело грозное и вряд ли одолимое, — это всегда тяжело врачу. Я не невропатолог, но опыт в мозговой хирургии большой; невольно мысль заработала в определенном, хирургическом направлении, все-таки порой наиболее верном при терапии некоторых мозговых страданий. Но какие диагностики я ни прикидывал, хирургии не было места для вмешательства, а это было грустно, не потому, конечно, что я хирург, а от того, что я знал: борьба у невропатологов будет успешна только в том случае, если имеется специфическое заболевание. Рассчитывать же на это не было никаких оснований. У меня давнишняя привычка спрашивать каждого больного про то, были ли у него какие-либо специфические заболевания или нет. Леча Влад.[имира] Ил.[ьича], я, конечно, его тоже об этом спрашивал. Влад.[имир] Ил.[ьич] всегда относился ко мне с полным доверием, тем более, у него не могло быть мысли, что я нарушу это доверие. Болезнь могла длиться недели, дни, годы, но грядущее рисовалось далеко не радостное. Конечно, могло быть что-либо наследственное или перенесенное незаметно, но это было маловероятно»[453].

Мы видим, что Розанов пытался найти следы «специфического заболевания» (сифилиса), что давало бы надежду на успех лечения. Но ему это не удалось, о чем он пишет с сожалением.

Об этой же болезни, судя по мемуарам, спрашивал В.И. и офтальмолог М.И. Авербах. Выступая на собрании в городской больнице им. Г. Гельмгольца, он, в частности, говорил: «…в первый раз встретился я с Владимиром Ильичом 1 апреля 1922 года. Это было еще в первом периоде его роковой болезни, когда он еще работал, выступал, но жаловался на головные боли, плохой сон, быструю утомляемость и невозможность работать так, как хочется, и столько, сколько нужно…