Уличные птицы (грязный роман)

- Мой старый знакомый – Сережа Райсман, - представил Виля великана. - Мастер спорта международного класса по гребле и Кутузов в картах, мастер решать проблемы и виртуоз их создавать. Грешным делом надеялся, что больше не свидимся, и потому поспешу откланяться, - договорив, Виля шустро развернулся на одной ноге и быстрым шагом удалился.

- Чудак, - Сережа в легком недоумении скривил рот. - А по телефону сказал: «Rад слышать», я ему, конечно, многим обязан, но «художник» будет rаботать, и тебе пrидется платить. Ты уже опrеделился - как тебя зовут? Сейчас в моде фамилии Кrамской, Оболенский. Выбrал? Или тебе нrавится Сведенбоrг или Оффенбах. А если южней собrался, лучше Кац, Rабинович – банально. Виля говоrил, ты кудесник, тогда Мессинг или Ганноцrи…

- Денег у меня нет, - глядя в стол, прервал Райсмана Граф, и, подняв глаза, добавил: документы нужны не завтра, но настоящие. Данные написаны на бумажке, - Граф положил на стол клочок бумаги и подвинул его Райсману.

- Конечно, я многим обязан Виле, но не лезь с ногами на rожу, - рыкнул Райсман.

- Да, что Вы. Ты меня неправильно понял. У меня, пока, нет денег…

* * *

Бархатный сезон давно прошел, и в городе было спокойно. Когда выходило солнце, было нежно-тепло; и промозгло становилось во время дождя. На центральных улицах, под порывами сырого морского ветра, дрожали большие вечнозеленые кусты с нелепо-алыми, не по сезону нежными цветками. Дядьки в синей униформе молча укутывали в суровую ткань пальмы. Центр города напоминал площадку, на которой еще вчера бесновался восторгом цирк.

Графа поселили в маленький, но очень уютный номерок в одной из ведомственных гостиниц «Союзплодовощторга» (Райсман числился в этой канторе продавцом овощной палатки, и даже кличка у него была Мандарин). Работу Графу предложили «непыльную» – «бархатным» сутенером в самом шикарном, недоступном для простых сограждан «Хотеле». Постояльцы гостиницы: финские гости – искалеченные сухим законом, которых порой прямо из номера выносили «белые кони»; производители модных американских «RIFLE» с Малой Арнаутской; замы министров и их секретарши - галатеи; звезды совковой эстрады и отечественного кинематографа - пьяные, в джинсах и свитерах; особая статья – златозубые узбекские и прочие баи, с туго затянутыми галстуками по трезвяни, и совершенно распоясанно-наглобезумные в ресторанной ночи; столичные путаны, которым активно составляли конкуренцию допущенные местные бляди, и, конечно, поэтическая элита в брюках дудочках и шелковых шарфиках, от случая к случаю подрабатывающая сугубо физическим трудом в номерах эстетов озорников.

Ресторан отеля был шикарен, и работал всю ночь. Опусы лабухов в золотых смокингах с серебряными переливающимися лацканами, перемежались новейшими западными записями, которые заводил на древнем, но очень клевом ламповом магнитофоне «Днепр» дискжокей Борька Вексель; при этом он тусовал в руках «левые» винилы и модно покрикивал в микрофон. Под потолком бешено моргали (украденные и облагороженные тем же Борькой) глаза уличных светофоров и железнодорожных семафоров. Сцена озарялась шестью отличными, многократно умноженными зеркальным потолком, театральными софитами, выменянными в расположенном по соседству театре на пузырь вискаря и блок финского “Marlboro”. Отделка стен исчерна-ультрамариновым гобеленом, и миниатюрные лампочки с голубыми бумажными плафончиками на столах -завершали картину уютного шика. Воздух непрерывно освежался заграничным кондиционером и ароматизировался индийским благовонием, которое палила волоокая дура-барменша – любовница главного администратора зала. Но меню из сказок Шахерезады - затмевало все эти прелести: ананасы, лобстеры, мраморное мясо японских бычков, французское шампанское, по двести рублей за бутылку, черепаший суп, суп из акульего плавника, трюфели и шашлык из осетрины. Все приборы, включая подносы и ведерки для шампанского, только из серебра. Официанты, говорящие по-аглицки, а некоторые и по-французски, и все на скверном финском. Плюс высокий стройный, как белогвардейский офицер, ночной администратор зала.

В самом укромном уголке этого визжащего рая, за слегка накрытым столиком, развалился Мандарин. Слева от него, положив ногу на ногу, в белой широкополой шляпе с рыжим кожаным ремешком на тулье и рыжих «казаках» «Wrangler» сидел Граф. Оставшиеся два стула, напротив, по очереди занимали разные люди, которым Райсман представлял Графа и разъяснял его полномочия.

Первым подсел юный, шестнадцати лет, но не на шутку избалованный, постоянно болтающий напомаженной башкой и, по привычке, лениво ползающий глазами по дамским задам, «сынок».

- Сука rедкая - Гена Косточкин, шваль, но я пrигrел, - нежно представил подростка Райсман. - Туп и ленив, но бабы, как мухи на говно.