Погоди. А хоронили его в Святом Мичене. Или нет, похоронили в полночь в Гласневине. Труп внесли через потайную дверь в стене. Дигнам там теперь. Фить и нету. Ладно, ладно. Здесь лучше повернуть. Пойдём обратно.
М-р Кернан свернул и пошёл под уклон Вотлинг-Стрит от приёмной для посетителей Гинеса. Возле складов Дублинской Спиртовой Компании стояла повозка без кучера, без пассажира, вожжи привязаны за колесо. Чертовски опасная штука. Какой-то вахлак из Типерери подвергает опасности жизнь публики. Безнадзорная лошадь. Денис Брин со своими томами, умаявшись часовым ожиданием в конторе Джона Генри Ментона, вёл свою жену через мост О'Коннела, направляясь в контору г. г. Коллинса и Варда.
М-р Кернан приближался к Айленд-Стрит.
Смутные времена. Надо б попросить у Неда Ламберта воспоминания сэра Йонаха Барингтона. Когда оглядываешься теперь, в ретроспективном, так сказать, расположении. Карточная игра у Дейли. Тогда не мухлевали. Одному молодчику пришпилили руку к столу кинжалом. Где-то тут лорд Эдвард Фицджеральд сбежал от мэра Сирра. Конюшни за особняком Мойра.
А джин, чёрт побери, отличный.
Доблесный отпрыск благородного рода. Порода, что и говорить. Тот подлец, фиктивный эсквайр в лиловых перчатках, выдал его. Конечно, боролись они не за то, за что надо. Они взросли в дни тьмы и зла. Отличные стихи: Инграм. Вот где были джентельмены. Бен Доллард поёт эту балладу так прямо за душу хватает… Мастерское исполнение.
При осаде Росса отец мой пал. Кавалькада легкой рысью миновала Пемброк-пристань, форейторы подскакивали, скакивали в своих, своих седлах. Мундиры. Кремовые зонтики.
М-р Кернан поспешил вперёд, отсапываясь.
Его превосходительство! Вот жалость! На волосок не успел. Чёрт! Не повезло!
Стефен Дедалус наблюдал через затянутое паутиной окно, как пальцы огранщика проверяют потускнелую от времени цепочку. Пыль покрывала окно и полки витрины.
Пыль oчернила корпящие пальцы с их ястребиными когтями. Пыль уснула на тусклых завитках бронзы и серебра, на гранях цинабарра, на рубинах, на чешуйтатых виннотёмных камнях.
Все рождены в тёмной червивой земле, холодные отблески пламени, злобно сверкающих огней во тьме. Где падшие архангелы роняют звёзды со своих лбов. Грязью облепленные хари, руки, вкапываются и вкапываются, стискивают и выдирают их.
Танцовщица в грязном полумраке, где дёсна обжигает чесноком. Моряк, ржавобородый, прихлёбывает из кружки ром пялясь на неё. Долгий, пресыщенный морем, безмолвный блуд. Она танцует, скачет, всколыхивая свои свиноподобные бёдра и ляжки, на широком брюхе приплясывает рубиновое яйцо.
Старик Рассел засаленным обрывком замши снова наводит блеск на драгоценном камне, оборачивает туда-сюда, отстранив до кончика своей моисеевой бороды.
Дедушка обезьян поедает взором похищенное сокровище.
А ты, выдирающий давние образы из кладбищенской земли! Мозгодёрные слова софистов: Антисфен. Список дурманных компонентов. Ориентальные бессмертные хлеба раскинувшиеся из вечности в вечность.
Пара старух, недавно обмакнувшиеся в солёную купель моря, ковыляли через Айриш-Таун к Лондонскому мосту, одна с вываляным в песке зонтом, у другой акушерская сумка с одиннадцатью завернутыми моллюсками.
Урчанье прихлопывающих кожанных лент и гул динамо-машин электростанции подхлестнули Стефена двинуться дальше. Несущие существа. Стоп! Биенье постоянно вне тебя и биенье постоянно внутри. Воспеваемое тобой твоё сердце. Я между ними. Где? Меж двух ревущих миров, что свиваются в круговерти, Я. Разбей их, один и оба. Но и я разобьюсь в ударе. Грянь в меня если можешь. Блядун и скоторез, так обозвал. Я сказал! Нет ещё пока. Оглянулся.
Да, сущая правда. Такой большущий, с чудесным боем, и чудно держит чудесное время. Ваша правда, сэр. В понедельнимк поутру, так оно и было, точь-в-точь.
Стефен шёл вдоль Бедфорд-Роу, рукоять ясенька прихлопывала по лопатке спины. В витрине Клохисси выцветший плакат 1860 года боксёрского поединка Хинан против Сайрса, привлёк его взгляд. Во все глаза вылупились болельщики в прямоугольных шляпах, сгрудившись вокруг канатов приз-ринга. Тяжеловесы в лёгких трусиках предлагают один другому свои глыбастые кулаки.
Они тоже бьются: сердца героев.
Он развернулся и стал перед перекошенной книжной тележкой.
– Два пенса любая,– сказал торговец.– За шесть пенсов – четыре.
Мятые страницы.
Я мог бы встретит тут какую-нибудь из своих школьных наград.
Отец Конми, перечитав службы к коротким часам, шагал через угодья хуторка Донникарни, бормоча вечерние молитвы.