Улисс

ВИРЕЖ: (Возбужденно.) Вот именно. Вот именно. То, что надо. Технитка. (Он энергически похлопывает по своему свитку пергамента.) Тут тебе объясняется как действовать при любом дискриптивном случае. Сверься с индексом касательно прилива аконитного страха, хлоридной меланхолии, фаллического анемона. Виреж поведёт речь об ампутации. Старинный наш приятель – лунарный каустик. Их надо подержать впроголодь. Отчикни конским волосом под стянутым горлом. Но, для смены темы с Болгарина на Баска, ты уже определился, нравяться тебе женщины в мужской одёжке, или нет? (С всхрюком сухого смешка.) Ты собирался целый год посвятить изучению проблемы религии, а летние месяцы 1882 квадратуре круга и получить тот миллион. От возвышенного до смешного всего лишь шаг. Скажем, в пижаме? Или тюлевые панталоны в обтяжку, без ширинки? Или рассмотрим более усложнённые комбинации: полупанталоны? (Он презрительно кричит петухом.) Кикирикикии!

(Цвейт с сомнением озирает трёх шлюх, потом уставляется на заабажуренный лиловый свет, слушая вечно порхучего мотылька.)

ЦВЕЙТ: Тогда я хотел завершить теперь. Ночным платьем никогда. С этого момента. Но завтра есть новый день быть. Прошедшее было есть сегодня. Что сегодня есть, будет завтра было, станет вчера.

ВИРЕЖ: (Тотчас же ему на ухо громким шёпотом.) Дневные насекомые проводят своё существование в кратких соитиях, слетаясь на запах женских особей с развитыми пудендальными энергоидами в спинном отделе. Попка хорош! (Его жёлтый попугайский клюв загнусавил.) В Карпатах бытовала пословица в году, эдак, пять тысяч пятьсот пятидесятом, или около того, нашей эры. Одна ложка мёда приманит дружка Бруйна скорее, чем ведро первосортного мятного уксуса. Пчёл потревожило пыхтенье Потапыча. Но об этом – отдельно. В другой раз, возможно, вновь затронем. Было безмерно приятно, мы – не такие. (Он кашляет и, набычившись, задумчиво потирает свой нос сложенной ковшиком ладонью.) Ты убеждён, что этих ночных насекомых влечёт свет. Иллюзия, учитывая их многосложный неприспособляющийся глаз. По всём этим запутанным вопросам смотри книгу семнадцатую моих Основ Сексологии или Страсти Любви, которую д-р Л. Ц. называет сенсацией года. К примеру, некоторые производят лишь имитацию движений, сугубо автоматично. Ощутить. Это соразмерное ему солнце. Ночная птица, ночное солнце, ночной город. Поймай меня, Чарли! (Он свистит в ухо Цвейту.) Фьють!

ЦВЕЙТ: На днях пчела или, может, овод, тоже с собственной тенью на стене, довела себя до обалдения и в этом состоянии заскочила мне под рубашку и так меня…

ВИРЕЖ: (С непроницаемым лицом, смеётся в бархатисто женском ключе.) Прелестно! Испанскую мушку ему в ширинку или горчичный пластырь на его пробойник. (Он гортанно бульбульмочет, болтая индюшьими висюльками.) Буйный болт! Буйный болт! Где мы? Сезам, откройся! Грядёт! (Он стремительно разворачивает свой пергамант и, закогтив, вчитывается; его светлячковый нос бегает сзаду-наперёд по написанному.) Постой, дружок. Я дам тебе твой ответ. Уж мы заловим этого устрица с Красной Банки. Я лучший куховар. Эти сочные двустворчатые вполне могут нам помочь, а ещё трюфеля из Перигора, туберы, выколупнутые посредством всеядного кабанчика, оказались непревзойдёнными в случаях нервной дебильности или вирежитиса. Хоть и смердят, но дело творят. (Он мотает головой, с квохчущей издёвкой.) Красное словцо. Телескопом в око.

ЦВЕЙТ: (Рассеянно.) Оковидно, случай с женской двустворкой сложнее. Постоянно отворённый Сезам. Расщеплённый пол. Потому и боятся грызунов и всяких ползучих. Впрочем, Ева со змеем не вписывается. Не исторический факт. Явная аналогия с моей идеей. Змеи тоже падки на женское молоко. Прозмеиваются за много миль, через всеядный лес, насухо соковысосать её грудь. Как буйноречистые римские матроны, о которых читаешь у Элефантулиасы.

ВИРЕЖ: (Вытянул губы в твердых складках и, прикрыв глаза в окаменелом самозабвении, причитает чужеземным речетативом.) А те коровы с их отвислыми дойками, что, как известно…