Улисс

ЦВЕЙТ: Меня, прям, так и тянет продекламировать. Прошу прощения. Можно? Кажется, так. (Он повторяет.) Спонтанно отыскивали нору пресмыкающегося, чтобы подставить дойки его жадному сосанию. Муравей доит тлю. (Углублённо.) Инстинкт правит миром. В жизни. В смерти.

ВИРЕЖ: (Скособочив голову, горбатит спину и хохлит плечи, всматриваясь в мотылька мутно выпяченными глазами; указывает ороговелой лапкой, вскрикивает.) Кто Джер-Джер? Кто милый Джеральд? О, я так бояться – он получайт ужасни ожог. Пошалуста пушть кто-нибудь препотвращайт этот каташтрофа первокласный столовый шалфетка? (Он мяучит.) Лусс пусс пусс пусс! (Вздохнув, оседает и потупливается в сторону, с отвисшей челюстью.) Ладно, чего уж там. Он уже обрёл покой.

Я крохотулечка такой,
Всегда летаю я весной,
Кружусь, порхаю даже в зной;
Когда-то правил я страной,
Был королём, царём, главой,
Теперь кружусь, горжусь собой! Ой!

(Он бьётся о лиловый абажур, шумно трепыхаясь.) Милые милые милые милые милые юбки.

(Из левого верхнего входа двумя скользящими шажками возникает Генри Цветсон, двигаясь от середины. Он в тёмной накидке и в обвислом сомбреро с плюмажем. В руках среброструнные инкрустированные цимбалы и Джекобова трубка с длинноствольным чубуком, глиняная чашечка которой исполнена в виде женской головки. На ногах тёмные бархатные панталоны и серебропряжечные бальные туфли. У него романтическое лицо Спасителя в обрамлении вьющихся локонов, редкая бородка и усы. Веретеноподобные икры и воробьинолапые ступни явно принадлежат тенору Марио, принцу Кандии. Он охорашивает пластинчатые брыжжи на шее и увлажняет губы пробежкой своего амурного языка.)

ГЕНРИ: (Низким мелодичным голосом, тронув струны своей гитары.) Распускается цветочек.

(Виреж негодующе играет желваками, уставившись в лампу. Закручинившийся Цвейт разглядывает шею Зои. Генри, с висячей под челюстью складкой, галантно оборачивается к пианино.)

СТЕФЕН: (Сам себе.) Играй с закрытыми глазами. Как папаша. Обжираюсь свинским хлёбовом. До отвала. Подымусь и восвояси. Наверно так и. Стиви, тебе охота поболтать. Загляни к старику Дизи, или телеграфом. Наш утренний разговор оставил во мне неизгладимый след. И хоть по возрасту мы. Записать завтра целиком. Я слегка поддатый, между прочим. (Он снова трогает клавиши.) Тут нужен минорный аккорд. Да. Впрочем, не слишком. (Альмидано Артифони с пушистыми усищами протягивает скрученные трубкой ноты.)

АРТИФОНИ: Ci rifletta. Lei rovina tutto.

ФЛОРИ: Спой нам чего-нибудь. Старую сладкую песню любви.

СТЕФЕН: Нет голоса. Я самый конченый художник. Линч, я показывал тебе этюд про лютню?

ФЛОРИ: (Улыбчиво.) Видали пташку, что может, да не хочет петь? (Сиамские близнецы, Филип Пьян и Филип Трезв, два оксфордских препа с газонокосилками, появляются в проёме окна. На обоих маски лица Мэтью Арнольда.)

ФИЛИП ТРЕЗВ: Послушай дурака. Так не пойдет. Подсчитай тупым концом карандаша, как добрый юный идиот. Три фунта двенадцать было у тебя, две банкноты, один соверен, две кроны, если б молодость знала. У Мунея en ville, у Мунея sur mer, у Мойра, у Ларчета, в госпитале на Холлес-Стрит, у Берка. А? Я контролирую тебя.