Улисс (часть 3)

Серия моделей показывает развитие, эволюцию стиля - и в сочетании с темой "Быков", с местом их действия, это рождает у Джойса новую эксцентрическую идею, в духе его миметизма и любимых им телесных метафор и параллелей. Вынашивание и рождение плода давно было для него одной из главных метафор процесса творчества. Помимо того, беременность, развитие зародыша, роды интересовали его сами по себе, в молодости он начинал изучать медицину, а в 1908 г., когда у Норы случился выкидыш, он со вниманием осмотрел погибшего эмбриона. И он решает, что, наряду с развитием стиля, эпизод еще изобразит и развитие эмбриона в материнской утробе, процесс онтогенеза: отчего бы не уподобить эти процессы, считая зарождение литературного языка его зачатием, а современный вольный язык, жаргонный и разговорный, - младенцем, вышедшим из утробы в мир? (Действительно, отчего бы?) Он составил подробную помесячную таблицу развития эмбриона и всегда держал ее на столе. Но можно пойти дальше. В биологии онтогенезу параллелен филогенез, процесс развития форм жизни - и развитие стиля может отразить также и этот процесс, иметь перекличку и с ним. Так что задуманная серия моделей, писал Джойс другу, "связана со стадиями развития эмбриона и с периодами эволюции фауны вообще".

Такова экзотическая картина всех задач "Быков Солнца". Не говоря об эстетической оправданности, трудно считать ее практически выполнимой и еще трудней - выполненной. Мы уже видели, что традиционное соответствие с Гомером здесь шатко и сомнительно. Та же судьба постигает и биологические задания. Автором расставлен в тексте ряд небольших деталей - как правило, единичных слов, - намекающих на стадии развития зародыша, как и на стадии биоэволюции (к примеру, "дракон" и "змеи" в модели Мандевилля - как указания на "эпоху рептилий"). Рядом с ними, однако, множество других деталей, более крупных, никак не согласующихся с этим развитием; и в итоге Дж.Эзертон, крупнейший специалист по "Быкам Солнца", заключает так: "Мне представляется невозможным свести все Джойсовы подробности в последовательную картину".

Но главная, стилистическая задача выполнена виртуозно. Большинство прототипов узнаваемы сразу, без колебаний; но некоторые не столь очевидны, и в разных исследованиях и комментариях до сих пор существуют расхождения в списках образцов (хотя обычно общее их число - 32). Степень и точность следования образцам очень разнится. Джойс брал многие из них из антологий, очень небезупречных с современной точки зрения, и в ряде случаев его язык оспорим. Однако эти филологические тонкости - ничто перед вопросами и тупиками, встающими при переводе такого текста. Общий принцип выбирать не приходится - историю может передать лишь история, стиль и язык должны меняться от древних истоков до современного жаргона. И, слава Богу, история русского литературного языка, от киевских и болгарских истоков до символизма и жаргона начала века (дальнейшее не касается нас), по разнообразию стилей и словарей, по диапазону произошедших изменений, смело выдерживает сравнение с любым из новых языков Европы. Основные проблемы дальше: как же отобразить, спроецировать их историю на нашу? что здесь "соответствует" чему? одинакова ли современная непонятность у "Повести временных лет" и у того, что называют "язык короля Альфреда и епископа Эльфрика"? Лишь иногда имеются надежные параллели: скажем, "Мандевилль" сочинение из разряда, хорошо в России знакомого, как "Физиологи", Индикоплов; или XVIII в., когда у нас не было, конечно, великой школы романа, но сказочно расширившийся (хоть и испортившийся отчасти) язык позволяет передать все почти, что угодно... Как общий принцип (но не без исключений) перевод старался выдерживать совпадение столетий, а также пропорцию архаизмов и "непонятных" слов. Но произвол, конечно, был неизбежен; многие пласты языка, по их слишком специфической русскости или конкретности ассоциаций, исключались - как, например, местные говоры (хотя сам Джойс в юности переводил силезский диалект в пьесе Гауптмана ирландским деревенским диалектом!) - словом, представленный опыт отнюдь не исключает других решений. Любители лингвистической тяжелой (весьма) атлетики приглашаются.

Дополнительные планы. Достаточно очевидно, что орган, сопоставляемый автором "Быкам Солнца", - матка, рождающая утроба, искусство же повивальное. Символ эпизода - матери, цвет - белый.

Джойс начал работу над эпизодом в Цюрихе и закончил в Триесте в мае 1920 г. Он трудился с огромною напряженностью, затратив, по своим подсчетам, 1000 часов работы. "Быков Солнца" он твердо считал труднейшим эпизодом романа - как для автора, так и для читателя. В сентябре - декабре 1920 г. эпизод еще успели опубликовать в "Литл ривью", покуда дело о прекращении публикации не дошло до процесса.

На Полдень к Холлсу Грядем - троекратное восклицание, как указал Джойс, следует стилю "арвальской песни", обрядового гимна "арвальских братьев" древнеримских жрецов, возносивших моления Марсу и Ларам об урожае и плодородии полей.