Улица Арлекина

- Ровно столько, сколько нужно, - без улыбки сказал мистер Кин.

- Понимаю, - кивнул мистер Саттертуэйт. Несколько минут оба шли молча.

- Эта улочка - она... - начал мистер Саттертуэйт и смолк.

- -Она моя.

- Я почему-то так и подумал, - торопливо сказал мистер Саттертуэйт. - Но здесь называют ее еще и по-другому: улица Влюбленных - слышали?

Мистер Кин кивнул.

- Впрочем, - мягко заметил он, - думаю, что улица Влюбленных найдется в каждой деревне.

- Вероятно, - вздохнул мистер Саттертуэйт. Внезапно он почувствовал, что сам он - старомодный, сморщенный, отживший свое человечек - лишний на этой улице, где с обеих сторон буйно разрастается и зеленеет молодая поросль.

- Куда же, интересно, она ведет? - неожиданно для себя спросил он.

- Куда ведет? А вот сюда.

За последним поворотом открылся обширный пустырь, а почти у самых их ног зияла глубокая мусорная яма. Там, на дне, блестели на солнце консервные банки, под ними виднелись, уже не блестящие, ржавые банки, старые ботинки, грязные обрывки газет и всякий ненужный хлам.

- Свалка! - негодующе воскликнул мистер Саттертуэйт и от волнения тяжело задышал.

- Иногда на свалке можно увидеть поистине прекрасные вещи, - усмехнулся мистер Кин.

- Знаю, знаю, - закивал мистер Саттертуэйт и чуть смущенно процитировал:

- "И сказал Господь: принесите мне две вещи, самые прекрасные в этом городе..." Помните продолжение?

Мистер Кин кивнул.

Мистер Саттертуэйт перевел взгляд на полуразрушенный домик, прилепившийся над обрывом на самом краю ямы.

- Надо же было кому-то построить дом в таком месте, - заметил он. Представляю, какой у них был вид из окна.

- Думаю, в те годы свалки еще не было, - возразил мистер Кин. - По-моему, здесь как раз жили Денмены, когда они только-только поженились. Они перебрались в большой дом лишь после того, как родители умерли. А бывший их домик разрушился, когда здесь, на пустыре, начали разрабатывать карьер - но, как видите, так ничего и не разработали.

Они повернулись и пошли в обратную сторону. Мистер Саттертуэйт улыбнулся.

- Наверное, и правда, теплыми летними вечерами по этой улочке, обнявшись, бродят влюбленные...

- Вероятно.

- Влюбленные, - задумчиво повторил мистер Саттертуэйт. В тоне его не было традиционного смущения англичанина, рискнувшего заговорить о любви: очевидно, сказывалось присутствие мистера Кина. - Вы ведь немало сделали для влюбленных, да, мистер Кин?

Тот молча поклонился в ответ.

- Вы спасали их от страданий, более того - от смерти. И даже мертвых умели защитить.

- Все это делали вы - вы, а не я.

- Какая разница! - сказал мистер Саттертуэйт. - Какая разница! настойчивее повторил он, ибо собеседник молчал, - Просто, - не знаю уж почему, - но вы предпочитаете действовать через меня, моими руками, и никогда не действуете напрямую.

- Иногда бывает, - сказал мистер Кин, и в голосе его послышались какие-то новые, незнакомые нотки.

Мистер Саттертуэйт невольно поежился. "Похолодало, что ли?" - подумал он, однако солнце светило по-прежнему ярко.

В этот момент из-за поворота показалась девушка в розовом ситцевом платье - светловолосая, голубоглазая и очень миленькая. Мистер Саттертуэйт признал в ней Молли Стэнуэлл, которую встречал здесь и раньше. Она приветственно помахала ему рукой.

- Джон с Анной только что вернулись, - издали крикнула она. - Они знали, что вы должны вот-вот приехать, но никак не могли пропустить репетицию.

- А что за репетиция? - спросил мистер Саттертуэйт.

- Сегодня вечером будет маскарад, или не знаю уж, как его назвать, - но с песнями и танцами, как положено. Мистер Мэнли - вы его, кажется, видели, у него тенор - так вот, он будет петь Пьеро , а я Пьеретту. Приедут двое профессиональных танцоров - на роли Арлекина и Коломбины, как вы понимаете... И еще будет большой хор девочек. Леди Рошеймер занималась с деревенскими девчонками - у нее просто талант по этой части. И музыка неплохая, хотя, по-нынешнему, почти без мелодий... Клод Уикем - знаете такого композитора?

Мистер Саттертуэйт кивнул, ибо, как уже говорилось, он знал всех. Он многое знал и о Клоде Уикеме - восходящей звезде в мире музыки, и о леди Рошеймер - дородной еврейке, питавшей слабость к молодым людям от искусства. Он также все знал о сэре Леопольде Рошеймере, который хотел, чтобы его жена была счастлива, но, в отличие от большинства мужей, не мешал ей быть счастливой так, как ей самой хочется.

Клода Уикема они нашли за чаем у Денменов. Он непрерывно что-то говорил, при этом запихивая в рот все без разбору и беспорядочно размахивая длинными белыми руками, которые у него, казалось, сгибались в обе стороны. Глаза композитора близоруко щурились из-за больших очков в роговой оправе.

Джон Денмен, крепкий цветущий мужчина, разве что чуточку расположенный к полноте, тоскливо выслушивал его рассуждения. С появлением двух друзей музыкант переключился на мистера Саттертуэйта как более благодарного слушателя. Анна Денмен тихо сидела за чайником. Лицо ее, как всегда, ничего не выражало.