Улица без рассвета

– Успокойся! Успокойся, – командир "ястребков" взял Стефана за плечи, неуклюже, по-мужски обнял, помог встать.

Подошли оба спутника Стефана.

– Не надо, Стефане, – робко попросил пышноусый.

Стефан молчал.

Боясь, что она вот-вот заплачет, Богдана поспешно ушла …

Через полчаса она тряслась в кузове грузовика. На душе у девушки было тяжело, тревожно, мысленно она все время возвращалась к Стефану, к его страшной рассказы об убийстве жены и дочери.

Когда машину подбрасывало, Богдана чувствовала пачку денег в кармане, которые должна была передать Довгому, и девушке казалось, что они пекут тело даже сквозь толстое сукно жакета …

Отец Иваньо принял Богдану в углу храма, за колоннами. Лицо его, как и всегда, было непроницаемо-добродушное, длинные пальцы размеренно перебирали четки.

Богдана рассказала, почему не выполнила его поручение.

Ваня выслушал ее спокойно – четки падали медленно и методично, как капли воды.

– Служители церкви не вмешиваются в политику, дочь моя, – сказал священник. – Деньги, которые я попросил вас передать ему, он когда одалживал одном из моих прихожан… Я плохой судья в этих делах … Но, насколько мне известно, рассказы о так называемых зверствах УПА преувеличены и раздуваются официальной пропагандой.

– Мужчина, у которого убили жену и дочь, был очень искренен в своем горе, – сказала Богдана.

– Или был хорошим актером. Не знаю, не знаю … – Ваня начал перебирать четки в противоположную сторону – Конечно, в семье не без урода. Но чаще такие люди, как тот, с которым вам не посчастливилось встретиться, это идеалисты, искренние, пламенные патриоты, которые борются за христианскую веру и западную цивилизацию! Церковь одобряет их борьбу, а она знает все и не может одобрять неправедное дело.

– Да, конечно, – грустно сказала Богдана. – Церковь знает.

Ваня благословил ее, и она ушла.

Перебирая четки, священник долго смотрел вслед девушке. Рассказ Богданы и тон, которым она говорила, Ваня не понравились. "Нет надежных людей", со злостью подумал он.

XII. Иглы для швейных машин

Конечно веселый, жизнерадостный Воробьев последнее время стал задумчив, неразговорчив, его тяготила "плохое дело", так он называл "самоубийство", симулированной подозрительным иностранцем. Воробьев не хотел и не мог чувствовать себя побежденным. Поражение было бы первой за все годы его службы. Но даже и не это самое угнетало его. Он чувствовал личную ответственность за то, что преступник на свободе, готовится совершить, а может, уже и совершил какое преступление: не для развлечения же приехал Томас Блэквуд в Советский Союз. Снова и снова перебирал Воробьев факты, связанные с "самоубийством", сопоставлял их, пытался сделать какие выводы, но безуспешно.

К сожалению, такими же безуспешными оставались и розыски Ситника. В комнате пропавшего во время обыска не нашли ни документов, ни денег. Это обстоятельство привлекло к себе внимание Воробьева. После Ситника не стало, к обыску никто в его комнату не заходил. Следовательно, деньги и документы Сытник взял с собой, отправляясь в последнюю поездку за город. Но и в загородной дома их не нашли. Куда же они делись? Зачем их Сытник брал с собой, когда ехал за город? Сколько у него было денег? Вообще, на какие средства жил Ситник? Ведь он нигде не работал. Может, он связан с преступниками?

Найти ответ на некоторые из этих вопросов помогла Мария Васильевна – соседка Ситника.

– И ни за что не догадаетесь, – сказала она. – Такая история странная. Семен Григорьевич во время войны в каком иностранном городе нашел коробку с иглами в швейных машин. Ничего о ней ни командиру, ни товарищам не сказал и забрал с собой. А игл там было тысячи.

– Понимаю, – кивнул Воробьев. -Находку свою сохранил и, вернувшись на родину, начал торговать иголками.

– Не сам. Он их базарным спекулянтам сбывал, а те уже дальше. Все как есть распродал, большие деньги выручил.

– Конечно, если в коробке были тысячи игл, а товар это дефицитный. По рублю-полтора продать и то … А откуда вы узнали про всю эту историю, Марья Васильевна? Или не пустые это время сплетни?

– От него и узнала. Однажды Семен Григорьевич пришел навеселе, чай на кухне принялся Гр [идти, и я там как раз была. Слово за слово, и разговорились. Правда, он потом сожалел, пожалуй, что был такой откровенный. Наутро специально ко мне в комнату зашел и попросил: "Вы вчерашнего никому не передавайте, ведь неизвестно, как на это могут посмотреть, я официально живу на пенсию инвалида Отечественной войны …" Вообще Семен Григорьевич был немного странной человеком. Не злой вроде, а нелюдимый, печальный. Однажды, тоже на кухне, мы разговаривали, он говорит: "Несчастливая выпала мне судьба. Ни семьи у меня, ни дела любимой и вообще ничего, будто стороне жизни стою ". Может, поэтому он и мрачный был, и раздражительный очень …

Этот рассказ помогла Воробьеву яснее представить себе характер Сытника, но конкретных сведений не дала.