Улица Яффо

– А если серьезно. Мы не можем позволить себе кризис среднего возраста. Мы живем не для себя. Без нашей работы люди гибнут…

Мориц не мог отвести глаза от руля. Он видел сидящего за таким же рулем Виктора. Как он смеялся. Пел. И вдруг со злостью ударил по радиоприемнику.

В то время он не понимал, что с Виктором. Теперь понял.

Он быстро выбрался из машины. Ронни последовал за ним.

– Я позвоню тебе.

– Так что с машиной?

– Еще подумаю.

* * *

Амаль позвонила, чтобы узнать, как он себя чувствует.

– Все в порядке, – сказал Мориц, глядя на ее фотографию на стене.

– Мне очень жаль.

– Вы в этом не виноваты.

И она пригласила его погулять. Просто так. Без политики. Полюбоваться на распустившиеся цветы.

Они встретились на конечной станции новой ветки метро, которая вела от университета к олимпийским объектам. Повсюду еще были строительные заборы и бульдозеры; через несколько месяцев здесь пройдут Олимпийские игры. Впервые в послевоенной Германии. Постройки выглядели ультрасовременными. Вокруг – небесная синева и зелень травы. По озеру плавали педальные лодки из разноцветного пластика. Желтые точки одуванчиков на газоне. Над стадионом парила серебристая крыша, как паутина в утренней росе. Родители толкали детские коляски. Звонил фургон с мороженым. Все ждали в гости целый мир.

Весь день не происходило ничего. Это было как неожиданный дар небес. Никакого фотоаппарата. Мориц не сделал ни одной фотографии. Ни за чем не следил, ни в чем себя не ограничивал. И ничего не нужно было исправлять. Они кормили лебедей и плавали на водном велосипеде. Ни подозрений, ни задних мыслей. В какой-то момент Мориц осознал, что, погрузившись в счастье этого дня, он не наблюдает со стороны, а является частью этого дня. И находится в самом центре. И все из-за нее. Амаль придала ему равновесия, словно поставила на якорь. Он заметил это в тот момент, когда к нему вернулось чувство причастности, которого он вовсе не искал. Только сейчас он ощутил, как сильно отдалился от того, что называется нормальным миром. Он испугался, как пловец, которого течением отнесло в море, и он, обернувшись, уже не видит берега. Но он больше не был один. Он встретил другую душу. Ее тоже вынесло в открытое море, но она обладала уверенностью, вызывавшей у него зависть. Амаль держала в руке невидимую веревку, которая соединяла ее с сушей. Ее родина разрушена, но ее личность осталась нетронутой.

– Почему вы никогда не рассказываете о своей жизни? – спросила она. – Вы много спрашиваете, но я почти ничего о вас не знаю.

– Спрашивайте.

– Есть у вас дети?

– Нет.

Другим объектам наблюдения он говорил, что его дочь учится за границей. По какой-то причине ему не хотелось включать в этот мир Жоэль. Словно он защищал таким образом самую ценную часть своей жизни. Амаль, должно быть, почувствовала по его нерешительному тону, что это деликатная тема.

– Жалко.

– Нельзя иметь все.

– А ваша жена? Она что, не хотела детей?

– Это долгая история.

– Дайте себе второй шанс.

– С ней? Нет. Это в прошлом.

– С другой женщиной.

Эти слова неприятно резанули его. Хотя он понимал, что в них нет никакого подтекста.

– Поторопитесь, – сказала Амаль. – Может быть, еще не поздно.

Ее открытая улыбка заставила его смутиться.

– А вы? – спросил он.

– Что?

– Второй шанс?

– Нет.

Больше она ничего не сказала. Ее лицо тут же ожесточилось, будто туча надвинулась на солнце. Впервые в этот день Мориц почувствовал себя одиноким.

* * *

На тротуаре перед общежитием Халиль чинил свой мопед.

– Оставайтесь на ужин! – предложил он Морицу. – Я готовлю баба гануш. Вы знаете, что такое баба гануш?

– Нет, спасибо, – ответил Мориц, хотя и понимал, что упускает хорошую возможность. Но сейчас ему хотелось побыть одному.

Он доехал до дома на метро, поднялся по лестнице на последний этаж, тяжело дыша, и захлопнул за собой дверь, как будто за ним кто-то гнался. Прислонился к стене, радуясь темноте. День был слишком ярким. Глаза привыкли к полумраку, уши – к тишине. Он заметил, что руки у него дрожат. Зажал ладони под мышками и соскользнул по стене на пол. Теперь дрожало все тело. Он плакал, сам не понимая почему. Потом встал, прошел в спальню и резко открыл ящик со старыми фотографиями. Он довольно быстро нашел ту самую: Ясмина и Виктор в Яффе. В центре – Жоэль. «Богиня» и море. На заднем плане старые дома песочного цвета. Он смотрел на снимок, пока контуры не расплылись перед его глазами.

Глава 46

Это случилось, когда он спал. В четыре часа утра зазвонил телефон. Это был Ронни.

– Приходи. Немедленно.

* * *

За окном светало, а Ронни, тяжело нависнув бычьим телом над столом, описывал кадры, которые пока не добрались до немецких телевизоров.

Именно сегодня Мориц собирался сказать ему: Я так больше не хочу. Я так больше не могу.