Улица Яффо

– Это было в вашей стране. Мы, палестинцы, в этом не виноваты. Разве несправедливость, которую вы, немцы, совершили по отношению к евреям, дает им право вершить несправедливость по отношению к нам?

Мориц взвился:

– То, что произошло в вашей стране, ужасная трагедия. Но то, что произошло здесь, жесточайшее преступление!

Амаль замолчала. Халиль похлопал Морица по плечу:

– Если ты так любишь евреев, почему бы тебе не отдать им свою страну?

Морицу нечего было ответить. Где моя страна, подумал он. Он мог бы возразить, что сионизм возник за десятилетия до национал-социализма. Но это не пошатнет их аргументы. Нельзя облегчить страдание, если сравнить его с другим страданием. Он пожалел, что ввязался в этот спор. Открывать свое настоящее лицо было крайне непрофессионально. И опасно. Но и таиться было слишком невыносимо. По крайней мере, сейчас он снова ощущал себя живым. Осознавал, почему он здесь. Да, он потерпел неудачу – пытаясь сохранить свою легенду и одновременно построить настоящую дружбу.

– Khallas, ya shabab! – Халиль сменил тон. – Давайте танцевать!

Он взял Амаль за руку и потянул за собой. Мориц догадался, что воспитание не позволяет Халилю отослать гостя прочь. Поэтому решил оставить его сидеть в одиночестве. Амаль, однако, обернулась:

– Пойдемте с нами?

Это было искреннее приглашение. Но Мориц покачал головой. Ему почудилось, что в ее глазах мелькнуло разочарование. Словно она надеялась, что они смогут отодвинуть в сторону разногласия и просто проводить время вместе. Есть, танцевать, болтать о пустяках. Одним движением головы он отмел эту возможность. Он смотрел, как Амаль и Халиль танцуют под Марвина Гэя – What’s going on. В их глазах он был глупым обывателем. Буржуа. К тому же старым. Уже было и неважно, замешана Амаль или нет, – он потерял ее. Единственное, что ему теперь остается, – предательство.

* * *

Попасть в общежитие было легко. Уличная дверь нараспашку, коридоры пусты; никто не видел, как он вставил отмычку в замок на двери Амаль. В комнате он забрался на стул, открутил плафон, закрепил микрофон и прикрутил плафон обратно. Все это заняло меньше минуты. Затем повторил манипуляции в комнате Халиля, которая находилась в другом конце коридора. Никто его не заметил. Он вышел из здания и, не попрощавшись, зашагал к метро.

* * *

Последовали недели ожидания и безделья. Мориц сделал свою часть работы; теперь все находилось в руках людей, которых он не знал. Невидимые духи, что часами перематывали туда и обратно кассеты, записывали и переводили. Как присяжные, которые удалились на совещание, чтобы вынести вердикт. С каждым днем беспокойство Морица усиливалось. Слежка все продолжалась. Слишком мало сотрудников, слишком мало переводчиков, слишком много объектов по всей Европе.

– Может, мне позвонить ей, Ронни?

– Нет. Не высовывайся.

Мориц сидел в кабинете Ронни. Его снова настигло ощущение, будто он выпал из мира. Вечерами он таращился в потолок, пока не изучил каждую трещинку. Ронни был спокоен. Откуда в нем такая непоколебимая уверенность, задавался вопросом Мориц, с его-то семейной историей? Половина родных убиты нацистами. И, несмотря на это, – или же, напротив, благодаря этому – компас его никогда не сбивался.

– Кстати, насчет твоей новой машины… Ты прав, DS не для тебя. Это ностальгия. Особенно для таких morose men, как ты! Есть ли такое слово в немецком языке? Morose? Вы все morose, а слова и нет.

– Угрюмый, – сказал Мориц.

– Угрюмый, – повторил Ронни с американским акцентом и подтолкнул к нему через стол брошюру: – Взгляни. Последний «ситроен». Модель SM. Sa Majesté, Ваше Величество. Лучшее лекарство против кризиса среднего возраста.

Мориц пролистал рекламные фотографии. Крупное зерно, легкая размытость. Эстетика снимков авангардная, почти интеллектуальная, напоминает французские фильмы с Роми Шнайдер. Темноволосый мужчина в костюме сидит за рулем, рядом с ним молодая женщина меланхолично смотрит в окно. Легкие отблески заходящего вечернего солнца на ее коже. Невозможно понять, это начало или конец их любви. Словно слышно, как по радио в машине поет Ив Монтан. «Опавшие листья». Эта женщина напомнила ему Ясмину. Или Амаль.

Mais la vie sépare ceux qui s’aiment
Tout doucement sans faire du bruit
Et la mer efface sur le sable
Les pas des amants desunis.
Но жизнь разлучает влюбленных,
Мягко и бесшумно.
И море сотрет с песка
Следы разлученных любовников.

Голос Ронни вывел его из задумчивости:

– Его называют «Конкорд дороги».

Морицу понравилась машина. Казалось, она говорила на иностранном языке, который он все еще пытался выучить.