Улица Яффо

Сначала на обочине стали оставлять мешки с мукой. Затем одежду и одеяла. Потом она увидела женщину, рожающую под абрикосовым деревом. Потом в поле мужчина на коленях засыпал сухой землей своего мертвого ребенка. Старики падали, теряя сознание. Одни помогали им подняться, другие проходили мимо, бормоча молитву, да смилуется Бог над их душами. Какой еще Бог, отозвался кто-то. Он оставил нас.

В какой-то момент Амаль перестала чувствовать боль, в голове застряла одна лишь мысль – не споткнуться; онемелое, скукоженное тело ставило одну ногу, потом вторую, оно растворилось, сделалось частью этого огромного человеческого тела, медленно ковылявшего в изгнание.

Когда наступила ночь, люди, совершенно обессиленные, попадали на жесткую землю. Они спали прямо в поле. На рассвете ослабевшая бабушка не смогла подняться. Оставьте меня, прошептала она, идите дальше. Мариам помассировала ее распухшие ноги и заставила ее встать. Амаль поддерживала бабушку, и они побрели дальше через жару, по каменистым полевым дорогам, сквозь колючие кусты, впивавшиеся в кожу. Наткнулись на колодец, но ведра не было, поэтому спустили на веревке мальчика. Вытянули его наверх и жадно высасывали воду из мокрой одежды. Что бы ни попадалось по дороге – дыня в поле или листья кактуса, – они выдавливали в рот хоть немного влаги. В какой-то момент у Амаль отказали ноги. Сил у нее больше не осталось. Она упала и не смогла подняться. Мир расплывался перед глазами. Ноги людей, безучастно шаркающие мимо, по камню ползет жук – и спасительная темнота. Хотелось умереть, только бы не идти дальше. Спустя вечность, а может, всего минуту она ощутила что-то влажное на губах. Одновременно горькое и сладкое. Амаль нерешительно втянула губами влагу и открыла глаза. Плод кактуса в маминой руке. Ее ласковая улыбка. Это был настоящий рай. Амаль с жадностью откусывала от фрукта, затем опомнилась и отдала маме вторую половину. Мариам с любовью кивнула ей:

– Ешь, моя милая.

Амаль все съела. Мариам слизала остатки мякоти со своей руки. И закрыла глаза, словно это было невиданное пиршество. Она молча улыбалась и дрожала, как будто вот-вот заплачет, но слезы не текли из ее глаз.

– Вставай, Амаль. Ты никогда не должна сдаваться.

Амаль встала.

– Иди к Джибрилю. – Мариам села на землю. – Мне просто нужно немного отдохнуть.

Амаль позвала Джибриля. Бабушку. Она огляделась вокруг, но их нигде не было, только бесчисленные люди, бредущие мимо, и сверкающее, слепящее солнце.

* * *

Незнакомая женщина покрыла листьями маиса тело Мариам, безжизненно лежавшее на обочине дороги. Она пробормотала похоронную молитву, затем взяла Амаль за руку, и они двинулись дальше. Потом вдруг нашли Джибриля и бабушку. Наверное, это произошло в деревне, где был родник и ледяной кран с проточной водой. Амаль пила как сумасшедшая, пока вода не потекла у нее из носа, и она медленно очнулась от своего оцепенения. Ее оттолкнули другие дети, а бабушка подвела к источнику Джибриля. Потом они увидели Жоржа. Его костюм был порван, лицо покрыто пылью, в которой струйки пота пробороздили дорожки. Он бежал от самого конца колонны, вглядываясь в людей, разыскивая свою семью. Пошатываясь, он упал на колени перед детьми, обнял их и заплакал от радости.

– Где Башар? – спросил он.

– Я не знаю, – ответила Амаль.

Жорж поднял глаза на мать:

– Где Мариам?

Глава 15

Палермо

Над морем висит нереально покойная луна. Официант убирает наш столик, за соседним парочка держится за руки, рядом друзья обнимаются, прощаясь. Я в двойном смятении: я вернулась в свою эпоху. Но не на свое место. Я снова чужая. Проходит некоторое время, прежде чем мне удается вновь ощутить свое тело: напряженную шею, ноги, лежащие на пластиковом стуле; меня знобит, и я ежусь. Элиас закуривает.

Теперь я его знаю.

Хотя он не сказал о себе ни слова. Расскажи мне о своей матери, и я пойму, кто ты. Он смотрит на зажигалку в руке, а я пытаюсь распознать в его лице черты женщины из «ситроена». Та же серьезность, решительность. Интересно, какое впечатление она произвела на Морица. Знал ли он, что прекрасная женщина, в которую он влюбился, всегда носит с собой чемодан, невидимый чемодан, наполненный апельсинами, колючками и камнями, которые когда-то были домом. Наши родственники окружают и пронизывают нас. Хорошие и плохие, живые и мертвые. Мы отражаемся в их историях. Одни открывают свои чемоданы, другие всю жизнь держат их на замке, а некоторые носят с собой чемоданы своих любимых. И в каждом хранится что-то, принадлежащее другому человеку.

– Как познакомились твои родители? – спрашиваю я.

– А ты знала о его другой семье? – спрашивает он вместо ответа.

– Нет, я ничего про вас не знала.

– Я имею в виду другую семью.

– Про нее мне рассказала Жоэль.

– Моя мать ничего об этом не знала. – В голосе укоризна. Преданный ребенок в теле взрослого мужчины. – Его… дочь… что она знает о нем?

Он по-прежнему избегает называть Жоэль по имени.

– Тебе нужно поговорить с ней. Вы же брат и сестра. Расскажи ей про Амаль.

– Она не захочет слушать.