Читаем Улица Яффо полностью

Улица Яффо

Я представляю: моя мама в синей форме, поздно вечером в Палермо, возбужденная и уставшая, заполняет регистрационный листок, бросает быстрый взгляд на ночного портье, симпатичного араба – к сожалению, слишком молодого, отдает ему паспорт и идет в бар с другими девушками, капитан покупает всем выпивку, а рядом – ее брат.

– Ты разговаривал с ними?

Он качает головой.

– Ну и как ты себе ее представлял?

– Такой, как ты.

Он криво улыбается. Я смущаюсь.

– Она была совсем другой, – говорю я и отхожу в сторону, надеясь этим отвлечь от себя внимание, не люблю быть темой разговора. Но в этом полуразрушенном пространстве негде спрятаться.

– А твоя мать знала, – спрашивает Элиас, – что ее отец живет в Палермо?

– Мы даже не знали, что он жив.

– Но…

– Он пропал без вести. В пустыне. Эти слова закрывали любые расспросы. Моя бабушка не простила ему то, что он не вернулся. Она считала это предательством.

– Твоя мать никогда не искала его?

– У нее была навязчивая идея. Что он все еще жив, где-то там. Внешне она всегда вела себя так, будто ей все равно. Мол, зачем нужен этот отец. Но это было неправдой.

Элиас молчит. Это не равнодушное, а сострадательное молчание.

– Я бы хотел с ней познакомиться, – говорит он. – Когда она умерла?

– Не так давно.

– У тебя есть братья или сестры?

– Нет.

– Дети?

– Нет.

Он удивлен. Я криво усмехаюсь и добавляю:

– И я недавно развелась.

– Можно позавидовать, – говорит он с улыбкой.

– Что еще он про нас рассказывал? – спрашиваю я.

– Что вы не хотите с ним иметь дела.

– Но это ложь!

– А что не ложь? – спрашивает он, не ожидая ответа.

Мне нужна какая-нибудь опора.

– Где это было? Где вы говорили?

* * *

Камни, опрокинутые колонны, заросшие капители, небрежно разбросанные по лужайке. Это монастырский сад за церковью, он такой же, как и весь город, – тайна за тайной. И там играют дети.

– Вот здесь мы сидели.

Он указывает на остаток стены. Мы садимся на те же камни. Мой взгляд блуждает в небе. Вокруг разлит покой.

– У тебя есть фотография твоей мамы? – спрашиваю я.

– Да, но не с собой.

Он защищает ее, думаю я, ревнует, как и я. У всех есть фотографии в телефонах.

– В доме нет ни одной ее фотографии. И ни одной твоей. Это же странно?

Элиас молчит.

– Кто-то забрал часть снимков.

– Правда?

Ирония в его голосе приоткрывает мне дверь. Чтобы она не закрылась, я решаю не спрашивать, зачем он так поступил.

– Но я нашла одну. Там есть ты.

Достаю из сумочки фотографию, украденную из спальни. Мориц и Амаль в коричневом «ситроене», а двенадцатилетний Элиас на заднем сиденье. Он берет карточку из моей руки. На крошечный миг, прежде чем его лицо снова ожесточается, я вижу в нем этого мальчика.

– Ее ведь уже нет в живых?

Он возвращает мне фотографию, молчит.

– Расскажи мне о ней. Где она росла, после изгнания?

Элиас смотрит на детей, бегающих по руинам.

Затем спрашивает, бывала ли я когда-нибудь в Вифлееме.