Улица Яффо

В полночь вся Палестина, казалось, собралась на площади Яслей Христовых, где громкоговорители транслировали богослужение из переполненной церкви. Под открытым небом бок о бок стояли жители Вифлеема в своих лучших нарядах, в костюмах и пальто, вместе с беженцами в рваной или с чужого плеча одежде, из Яффы, Хайфы, Иерусалима и бесчисленных деревень, названия которых Амаль никогда не слышала. В основном христиане, но были и мусульмане, и все они пели традиционную рождественскую песню Laylat al Milad. Ночь Рождества Христова. Жорж не смог сдержаться, и Амаль увидела, как по его щекам потекли слезы, когда он запел громко, крепко сжимая руки детей. Он не плакал с тех пор, как умерла Мариам. Бабушка взглянула на него, но утешать не стала, иначе что бы это была за картина – взрослый мужчина, плачущий на руках старой матери. Она посмотрела вниз на внучку, и Амаль поняла, что сейчас надо держаться и собрать все силы: многие вокруг плакали, но стояли прямо, не пряча лиц, и продолжали петь. Сильный порыв ветра пронесся по церковной площади, и Амаль увидела, как множество тел одновременно сгибаются в едином движении, как деревья под налетевшим ураганом.

– Сегодня весь мир смотрит на Вифлеем, – разносился голос священника из дребезжащего громкоговорителя.

Но где был этот мир? Священник говорил, что, согласно резолюции 194 Организации Объединенных Наций, все беженцы имеют право вернуться домой после войны. Но разве сионисты только что не расстреляли посредника ООН Бернадота? Рождение Христа в Вифлеемской пещере, говорил священник, было знаком Бога, что Его любовь освещает самую темную ночь. Но как можно любить врагов, если они прогнали тебя с твоей родины? Мысли Амаль унеслись далеко, от старых стен и колокольни выше, к звездам, которые поблескивали за проплывающими облаками. Внезапно, посреди всех людей, она почувствовала себя ужасно одинокой. Амаль никогда не праздновала Рождество без мамы. Сейчас она скучала по ней так сильно, что боль пронизывала каждую частичку ее тела. Ноги горели, стоять уже не было сил. Но она не должна жаловаться отцу, надо быть сильной, ради Джибриля, ради бабушки, ради всех остальных. Но откуда ей взять эту силу? Ее едва хватало, чтобы удержать то, что грозило разбиться на части внутри нее самой.

– Ребенок родился, чтобы искупить мир, – кричал священник.

Но это было тысяча девятьсот сорок восемь лет назад, а сейчас все хорошее в мире утрачено.

Пока они шли обратно к своему полю, несколько километров в ночи, бабушка рассказывала истории о Мариам. Хорошие, смешные, про пляж, летние свадьбы и кошек в саду, для которых Мариам каждое утро ставила под дерево миску свежего козьего молока. На краткий миг казалось, что Мариам идет рядом с ними, словно она снова была здесь, как всегда. Когда они добрались до поля и отыскали свою палатку, бабушка уложила обоих детей и поцеловала их в лоб. Ветер трепал брезент. Он прилетел с запада, с моря.

* * *

Каждый день приезжали новые грузовики с мешками муки и риса, с людьми, вырванными из их жизни. Все больше и больше палаток появлялось на поле – белые осколки войны. Война не окончилась, лишь угасла. В какой-то момент по радио сказали, что ведутся переговоры. Это был не мир, а прекращение боевых действий. Сотрудники ООН ходили от семьи к семье, чтобы зарегистрировать беженцев: как звать, какого они вероисповедания, откуда родом. Люди хотели рассказать, как все произошло, но ни у кого не было времени выслушивать их рассказы. Цифры – это все, что помещалось в списки. Одиннадцать городов и более четырехсот деревень числились «брошенными», многие из них – «разрушенными». Более семисот тысяч палестинцев стали беженцами, почти половина арабского населения Палестины. Десятки тысяч убитых и раненых все еще не были подсчитаны. Еврейское население выросло до трех четвертей миллиона в дополнение к оставшимся на территории Израиля ста шестидесяти тысячам арабов, а точнее – мусульман, христиан и друзов. Линии перемирия обозначили хрупкую границу. Израиль завоевал 78 % территории Палестины, в то время как Трансиордания оккупировала Западный берег реки Иордан, а Египет – прибрежную полосу вокруг Газы, то есть оставшиеся 22 % страны, название которой картографы всего мира стерли с карт.

Единственным арабским городом, жители которого смогли остаться, был Назарет. Когда седьмая бригада въехала на своих танках в город, переполненный беженцами из окрестных деревень, она не выгнала ни единого человека. Одни говорили, что евреи испугались реакции христианских стран. Другие рассказывали, что командиру, канадскому еврею Бену Дункельману, совесть не позволила выполнить приказ о депортации. А некоторые верили, что святая Мариам защитила свой родной город.

* * *