Улица Яффо

– Мои друзья обрадуются, если тут начнется новая жизнь. Представь: свадебные фотографии, фото на паспорт, да все, что нужно людям… Места достаточно, не так ли?

– Кому принадлежит это помещение?

– Нам.

– Как так?

– Дома теперь принадлежат государству, а государство – это все мы.

– Но…

– Я знаю ребят, которые этим заведуют.

– Но это законно?

Виктор засмеялся:

– Конечно.

Морис осторожно прошел по осколкам в заднее помещение типографии. Там, где когда-то стояли станки, все было разворочено. Дыры в стенах. Забитые досками.

– Что здесь произошло?

– Он печатал немецких писателей, этот господин Бернштейн. Знаешь Арнольда Цвейга?

– Нет…

– Я тоже. В общем, это был немецкий еврей, родом из Силезии, жил на горе Кармель и писал по-немецки. Здесь издавали журнал с его статьями под названием «Ориент». Кое-каким людям это не понравилось. Потому что по-немецки, знаешь ли. Лучше бы писал на иврите. Так что они взорвали это место.

– Каким людям?

– Не думай об этом. Тебе подходит?

– Где сейчас Бернштейн?

– Сердечный приступ.

– А его жена?

Виктор пожал плечами.

– Либо это место занимаешь ты, либо кто-то другой.

Морис чувствовал, как колотится сердце. В задней части достаточно места для фотолаборатории. А в передней можно устроить студию.

– Даже не знаю, что сказать, Виктор.

– Просто скажи «да».

– Но я не могу себе позволить оборудование.

– Мы все достанем.

– Откуда?

– Позволь мне побеспокоиться об этом.

Мориса переполняли чувства. Он уже все это видел: где поставит свет, где установит штатив, какие фоновые обои выберет. Это было прекрасно. Маленькое, но собственное дело. Внезапно он почувствовал глубокое изнеможение. Захотелось сесть. Он так долго старался убежать от себя. Бежал, снова и снова, сбрасывая кожу, одну за другой, чтобы пропала вся прежняя жизнь. Чтобы стать полностью неузнаваемым. А здесь он мог вернуться к изначальному «я» – истинному, не испорченному. Каждое утро он будет открывать собственное ателье, со своим именем на двери, с клиентами, которые знают его и здороваются с ним, с его собственной печатью на обратной стороне фотоснимков.

Фотостудия: Морис Сарфати, улица Яффо, Хайфа, Израиль.

– И что я тебе за это должен?

– Ничего.

– Я не могу это принять.

– Это самое малое, Морис. Я хочу, чтобы у вас все было хорошо.

Морис пристально смотрел на него – не дернется ли лицо, не отведет ли глаза, что угодно, что подтвердило бы его опасения о нечестности Виктора. Но тот лишь улыбался своей неотразимой уверенной улыбкой, и Морису ничего не оставалось, как пожать протянутую руку. Ему так хотелось, чтобы они снова могли доверять друг другу.

* * *

Теперь уже нельзя было не рассказать Ясмине. И он рассказал в тот же вечер, на кухне, когда уложил Жоэль спать. Но не упомянул про первые два визита Виктора, чтобы она не спрашивала, почему он это утаил. Ему казалось, ей лучше знать о том, что Виктор жив. Иначе мысли о том, жив он или мертв, будут постоянно преследовать ее, как беспокойный дух.

– Он в порядке, – сказал Морис. – Передает тебе привет.

Это была ложь, потому что Виктор ни словом не упомянул о ней. Ясмина продолжала мыть посуду.

– Слив снова засорился, – сказала она, и Морис достал плоскогубцы, чтобы открутить трубу.

Вот и все. Никаких вопросов о том, когда он уволится из порта, когда сможет открыть студию или доволен ли он. Разумеется, у него на лице было написано, как ему хочется разделить с ней эту радость. Но она не собиралась давать ему эту возможность.

Уже на следующий день Морис отправился в жилищное ведомство, чтобы оформить ателье в Немецкой колонии, но Ясмина находила любые предлоги, чтобы не включать эту точку в свой мир, хотя ателье находилось всего в нескольких минутах ходьбы от дома. Ее логика была невероятно проста: раз Виктор для нее не существует, значит, ателье тоже не может существовать. Когда Морис сообщил, что подписал договор аренды в присутствии Виктора, она кивнула, но не проявила никакого интереса. Пока Морис проводил все вечера и выходные, ремонтируя будущее фотоателье, она ни разу не заглянула к нему. Когда он сказал, что ему помогает Виктор, она занялась стиркой. Морис уже жалел, что сказал правду. Он понимал истинную причину этого игнорирования, хотя никогда не заговаривал о ней, – то была не обида на Виктора, а ревность к его дружбе с Морисом. Неважно, что связывало двух мужчин, но Ясмина считала, что Виктор принадлежит только ей.

* * *