Улица Яффо

Вопреки тому, что думал Морис, Ясмина пришла в лагерь не для того, чтобы вернуться в мир, который они оставили. Наоборот. Ясмина знала, что не должна смотреть назад. Какой-то частью своей души она поняла, что «приехать на родину» – это не состояние, а утопия на несколько поколений. Родина – это не свить гнездышко, а, скорее, стать активной частью коллектива, который именно сейчас и создает свой дом. Сидеть без дела – это означало задумываться. Размышлять. Сомневаться. Ясмина вспоминала развилки своей жизни и неизменно приходила к одной точке, которая все изменила. Ночь с Виктором в хлеву фермера, который прятал их от нацистов. Гроза и их тела, согревающие друг друга. Как с Виктора спала его маска и открылась внезапная неуверенность в себе. Ее желание защитить его, и ее желание обладать им. Но если бы она сожалела о той ночи, то получалось бы, будто она ставит под сомнение Жоэль, а это было невозможно. Поэтому для Ясмины было только одно направление – вперед, и в этом беспокойном движении она совпадала с ее страной. Пока она была частью коллективного освобождения, у нее было свое место в жизни. Tikun olam, исцеление мира, – именно в этом лагере можно было воплотить в жизнь этот идеал. Здесь весь мир шел к ней, с его потной вонью, с грибковыми болезнями и воспаленными глазами ребенка, чьи родители не знали ни слова на иврите.

* * *

Есть четыре типа людей. Одни понимают мир через числа, другие – через слова, третьи – через образы, как Морис, и последние – через чувства. Такой была Ясмина. В глазах людей, прибывших в Шаар ха-Алия, она читала знакомые чувства. Здесь она осознала, что не одинока со своей потерянной душой, которую никому не могла открыть. И странным образом перестала этого стыдиться. Теперь она была в безопасности, на другой стороне, она была гражданином страны, в форме, теперь она не принимала милостыню, но сама отдавала, чувствуя внутри себя огромную силу. Через некоторое время она вступила в МАПАЙ, Рабочую партию Бен-Гуриона, которая обклеила плакатами весь лагерь и устроила там вербовочный пункт. Членство в партии означало принадлежность к коллективу.

* * *

Морис заметил перемены в ней, но не сказал ни слова. Хотя чаще, чем раньше, заговаривал о заразных болезнях. Чем энергичней Ясмина вливалась в новую активную жизнь, тем больше он втайне боялся остаться за границами этой ее жизни. Она участвовала в национальном пробуждении, а он жаждал стабильности; он уже сменил кожу и теперь хотел лишь одного – провести остаток жизни в новой коже. Именно это он имел в виду, говоря, что предпочитает «делать малые дела». Ему нравилось носить простой серый костюм со шляпой, относиться ко всем с вежливым дружелюбием, помогать, где может, не вникать ни в какие слухи и не вмешиваться ни в какие политические распри. Новые иммигранты были для него не родственниками, не чужаками, а просто путниками, чья дорога случайно пересеклась с его.

* * *

Жоэль не обращала внимания на красноречивое молчание, воцарившееся между ее родителями. Она проводила лето под солнцем улицы Яффо, заключала торжественные и тайные дружеские союзы, играла с кроликом, которого соседи держали во дворе, пока однажды он не исчез, как и курица на балконе у русских. Осенью, незадолго до ее шестого дня рождения, мама сказала ей, что партия решила, что каждый ребенок, которому исполнилось пять лет, должен, нет, обязан пойти в школу. А папá починил ранец из коричневой кожи, который все это время стоял в шкафу, словно ожидая, пока Жоэль подрастет, чтобы носить его. Он был слишком велик, но папá укоротил лямки, а потом повесил ранец Жоэль на спину и поднял его вместе с Жоэль, так что она со смехом задрыгала ногами в воздухе, а он пронес ее по всей квартире. Жоэль раскинула руки и смеялась, глядя на мир сверху вниз, как взрослые.

* * *

Днем в пятницу, перед первым школьным днем Жоэль, по улице Яффо разносился запах помидоров, рыбы и хлеба. Люди делали последние покупки, а Жоэль играла с подружками перед парикмахерской, когда внезапно примчался военный джип. Сначала Жоэль не увидела, кто это затормозил перед ее домом и выпрыгнул из джипа. Но когда этот мужчина с улыбкой отдал детям салют, она узнала своего дядю Виктора.

– Шалом, Яэль! Невероятно, как же ты выросла!

Высокий солдат наклонился к ней и поцеловал в щеку. Остальные дети потрясенно молчали. Сбежались и другие ребята, и один из мальчиков спросил, можно ли ему сесть в джип.

– Как тебя зовут? – спросил Виктор.

– Дов!

– Я Ави. Иди сюда!

Через несколько секунд все дети забрались в джип, отдавали всем честь и пальцами расстреливали воображаемых арабов. Жоэль, которой было позволено сидеть на коленях у Виктора, покраснела от гордости. Отныне даже большие мальчики, которые дразнили ее, будут относиться к ней с уважением. У нее была протекция.

– Жоэль! – раздался с балкона пронзительный голос. – Поднимайся! Сейчас же!

Жоэль посмотрела вверх. Темные локоны Ясмины на фоне светящегося вечернего неба. Виктор небрежно помахал ей рукой.

– Жоэль!!!