Улица милосердия

Это правда. Они были молоды вместе. Тогда у Фила была борода и шапка кудрявых волос – упаковочный материал для его негабаритного мозга. Теперь он был обладателем страховки, изжоги и залысины на макушке, диаметром с кипу. Клаудия знала, что когда-то они вместе спали, видели друг друга голыми, – знала это как факт, никаких воспоминаний об этом у нее не осталось. В основном ей запомнились их ужины. После развода она вернулась к привычным ленивым перекусам – бутербродам с сыром или крекерам, – но время от времени, во сне, она все еще ела вместе с Филом.

– А что Стюарт думает по этому поводу?

– А его никто и не спрашивал.

Фил пристально посмотрел на нее. У него была привычка внимательно изучать людей, и в колледже, когда они только познакомились, ее это очень бесило. Тогда казалось, что он был первым, кто вообще на нее посмотрел.

– Клаудия, ты спишь?

– В данный момент?

– Вообще.

– Сплю. Нормально я сплю, – не моргнув глазом солгала Клаудия. От разговоров о своей бессоннице она начинала нервничать, что в итоге еще больше мешало ей заснуть.

– Тебе надо отвлечься, – сказал Фил. – Когда ты последний раз брала отпуск?

– Я собираюсь в Мэн на следующей неделе. Надо проверить мамин трейлер.

– Это не совсем то, что я имел в виду. – Он подал знак официантке. – Ты не можешь продолжать в том же духе, сама знаешь. Эта работа тебя убивает. Не понимаю, как ты можешь там работать.

Разговор уже начинал становиться утомительным.

– Послушай, – сказал Фил. – Я на твоей стороне. Ты знаешь, что я не имею ничего против абортов, если на то есть веская причина.

– Причина есть всегда, – ответила Клаудия. – А какая причина для тебя веская?

Причин было много, и самых разных. Время от времени пациентки говорили о своих так, словно пытались убедить сами себя.

У моего сына аутизм, его не возьмут в детский сад. Я не смогу справиться с двумя.

Меня уволили с работы/выселили из квартиры/я поступила на юридический.

Я боюсь слезать со своих лекарств.

Мне нужно закончить школу/химиотерапию/испытательныйсрок/докторскую/службу.

Мать никогда мне не простит.

Я хочу другой жизни.

– Прошлым летом мне звонила одна, – сказала Клаудия. – Номер на 603, то бишь Нью-Хэмпшир. Сказала, если ее бывший узнает, что она беременна, то он заявится к ней в дом и пристрелит ее детей.

Фил поднял глаза от меню.

Еще одна причина для списка: Мне нужно скрыться от этого чудовища, поднять мост и забаррикадировать дверь. Если мне придется выносить его ребенка, я никогда от него не освобожусь, он не исчезнет из моей жизни.

– Может, она была не в себе, может, она патологическая лгунья, я не знаю, честно. Я знаю лишь то, что она мне сказала. – Боковым зрением Клаудия заметила официантку, которая наконец-то обратила на них внимание. – Но какую причину можно считать веской? Кто это решает?

Фил заказал грудинку.

СЛОЖНО БЫЛО ПОВЕРИТЬ, ЧТО ОНИ ВООБЩЕ КОГДА-ТО БЫЛИ ЖЕНАТЫ. Все, что Клаудия помнила из того времени, было лишь смазанными фотокопиями – воспоминаниями о воспоминаниях.

Не то чтобы ей все это не нравилось. Супружеская жизнь была похожа на прогулку в обуви, которая почти впору. Она носила ее каждый день в течение трех лет и тем не менее натирала ноги. Как и большинство придуманной для женщин обуви, эта была абсолютно не рассчитана на человеческую ногу.

Теперь, оглядываясь на прошлое, она понимала, что была неудачной кандидатурой для роли жены. Она не видела вблизи ни одного примера счастливого брака. Ее бабушка с дедушкой были настолько неразговорчивы, что понять, счастливы они или нет, было невозможно, но их менее сдержанные дети проживали свои жизни в бурных страданиях. Тетя Дарлин постоянно цапалась с мужем, дядя Рики довел первую жену до алкоголизма, а третью – до церкви. Клаудия точно не знала, какая участь постигла вторую, но в любом случае ни одна из них не продержалась долго.

Она не знала, каково это – быть замужем, но хотела научиться. Это было частью ее большого жизненного плана: жить, как люди в телевизоре. Фил вырос в нью-йоркском округе Уэстчестер, в потрясающем тюдоровском доме, полном книг. Его отец и дед были партнерами в юридической фирме, а его мать владела элитной кейтеринговой службой и тесно дружила с Мартой Стюарт[12]. Ландау были люди высокой пробы, и, выходя замуж за Фила, Клаудия надеялась стать больше похожей на них и меньше на саму себя.

Она с радостью и признательностью взяла его фамилию. Клаудия Ландау могла быть абсолютно кем угодно, а именно этого она и хотела – освободиться от своей Бёрчности.