Улица Пратер

— Мне жалко, — произносит та.

— Что ты жалеешь, можешь мне сказать?

— Не что, а его. Если бы ты знала, какой усталый Тони возвращается домой. Он такой худой и слабенький, что любой пятиклассник сильнее его. А ведь он уже в седьмом. И я должна его журить, заставлять делать уроки?

Тетя Мили в знак одобрения и полного согласия ударяет обеими ладошками по столу, проявив таким образом свое волнение.

— И не думай сразу заставлять! Пусть отдохнет, поест. Он действительно тощий.

Тетя Вали вздохнула.

— Он всегда в синяках и ссадинах. То сам упадет, то на него кто-нибудь нечаянно налетит.

Тетя Вири насмешливо хихикнула:

— Сам упадет или на него кто-нибудь налетит! Это кто же тебе такое сказал?

— Тони.

— И ты веришь?

— А почему я должна не верить?

Тетя Мили повторяет за ней, словно эхо:

— А почему она не должна верить?

Тетя Вири только саркастически усмехнулась. Она допила чай, проглотила несколько ломтиков пирога, а затем заявила, что мальчишка грубиян и что он наверняка дерется. И ему, разумеется, тоже достается. Потому-то он и ходит в синяках.

— Понятно? — спросила она. И сама себе ответила: — Абсолютно!

И хотя то, что она сказала, выглядело вполне правдоподобно, собеседницы с ней не согласились. Она прямо-таки обидела их. Это Тони-то достается? Чушь какая! Во-первых, Тони ни от кого не может достаться; во-вторых, он не грубиян. Бывает, конечно, что он не поздоровается, а только что-то пробормочет, когда входит в комнату. Иногда и вовсе молча бросит портфель в угол, но это еще ничего не значит. Он очень устает, вот и все.

Спор разгорался. Казалось, в нем принимают участие даже портреты на стенах. Как видно, оттого, что тетя Вали осталась одна, она любила видеть вокруг себя портреты родственников, близких и дальних. Среди них выделялся портрет дяди Оскара, который сейчас выглядел особенно обиженным. Он смотрел прямо на тетю Вири, и весь вид его говорил, что он не согласен с ней. Свет настольной лампы выделял его строгий профиль, уши торчком и мощные бицепсы. Дядя Оскар был боксером, у него не только кулак, но и взгляд стальной. И этот взгляд словно ободрил тетю Вали.

— Неправда, что Тони ничем не интересуется! — воскликнула она. — Тони многим интересуется. Например, марками, драмкружком, настольным футболом. Да, он ходит на занятия драмкружка. И это еще не все. Он учит иностранный язык. Только вчера он мне об этом рассказывал. Он занимается английским. На соседней улице живет одна пожилая дама. Англичанка, которая когда-то вышла замуж за венгра…

Не успела она договорить, как тетя Вири воскликнула:

— Дези — гусиные лапки!

— Почему гусиные лапки?

— Потому что она такая длинная, худая, одни жилы… Многие так ее называют. За глаза, разумеется. Я ее хорошо знаю по рассказам зеленщика и мясника. Она покупает только дешевое мясо. И только говядину. А еще растительное масло. А растительное масло — это такая гадость!

Тетя Мили обрадовалась, что спор затих. Она положила руку на плечо своей старой приятельницы.

— Ты неподражаема, Вири! Ты всех знаешь, дорогая…

В течение короткого времени разговор велся вокруг посетителей гастронома и всевозможных покупок. Но радость Мили оказалась преждевременной. Скоро тетя Вири, забыв о капусте, сельдерее, кольраби и вырезке для ростбифа, вновь вернулась к Тони:

— Значит, Дези — гусиные лапки… учит его. Воображаю!

— Да, так сказал Тони.

— Могу себе представить… — И все вновь услышали ее ехидный смешок.

Силы тети Вали были уже на исходе, но она охрипшим голосом продолжала отстаивать справедливость:

— Я же вижу по вечерам, как он что-то все время пишет в тетради. Что он еще может делать, как не учить уроки?

Тетя Вири подвинула к себе поднос с пирогом, который был просто объедение: мягкий, пышный, с приятным запахом рома. Съев несколько кусочков, тетя Вири изрекла:

— Учит уроки… хм… пишет… хм… — Тут у нее снова сорвался голос: — Да ведь это он рисует, Вали, рисует! Знаю я таких. Говорю тебе как близкая подруга: ты должна смотреть за ним в оба!

Еле заметным движением руки тетя Вали отодвинула от нее поднос. Она любила как следует угостить подруг, однако сегодня они съели достаточно. Надо, чтобы и Тони осталось. Она вздохнула.

— Хорошо, я так и сделаю, Вири.

4

Так тетя Вали и сделала, а вернее, решила, что будет смотреть за мальчиком «в оба». В конце концов, вся ответственность за ребенка падает на нее, и просто любить кого-нибудь — этого мало. Любить надо с умом. Но с другой стороны, нельзя быть и бесцеремонной с ребенком. Подросток тоже человек. Его нельзя обижать. Пусть Тони после возвращения из школы отдохнет, поест, немного послушает радио или посмотрит телевизор, ему тоже необходимо развлечься. И, пожалуй, будет неплохо, если он еще что-нибудь съест.

— Не хочешь ли яблочного пирога?

В ответ Тони бормочет:

— Я сыт им по горло… — Он встает, потягиваясь. Фильм кончился. — Лучше я немного поучу уроки.

Как хорошо, что он сам это сказал, что его не надо заставлять! Тем не менее тетя Вали решила поговорить с Тони. И хотя она обстоятельно обдумала, о чем и как будет с ним говорить, все вышло иначе. Она сумела лишь сказать: