Улица Светлячков

Все вокруг болтали и танцевали. Тетя Джорджия с Шоном, его девушкой и дядей Ральфом скакали под «Искривим время»[107]. Мама с папой разговаривали с Талли, которая держала на руках Мару, чуть покачиваясь под музыку.

Джонни наклонился и, порывшись под елкой, отыскал маленькую коробочку с чересчур большим красным бантом, завернутую в золотую и серебристую бумагу, из-под которой торчали липкие полоски скотча. Он вручил коробочку Кейт.

– Сейчас открыть?

Он кивнул.

Под бантом и несколькими слоями бумаги обнаружился синий бархатный футляр. Открыв его, Кейт охнула. Внутри лежали золотая цепочка и подвеска в форме сердца, украшенная бриллиантами.

– Джонни…

– Я в жизни натворил немало дел, Кейти, и обычно сам же за них расплачивался. Но в этот раз расплачиваться пришлось и тебе. Я знаю, как нелегко тебе дался этот год. И я хочу, чтобы ты знала: ты – единственное, что я в этой жизни сделал правильно.

Он достал цепочку из футляра и застегнул у нее на шее.

– Я вернусь на свою прежнюю работу. Больше тебе не придется за меня волноваться. Ты – моя душа, Кейти Скарлетт, и я всегда буду с тобой. Я люблю тебя.

У Кейт комок встал в горле.

– И я тебя люблю.

Пока она училась в колледже, о неостановимом течении времени Кейт напоминали вишневые деревья Квода. Их тонкие серо-коричневые ветви меняли наряд к наступлению каждого сезона. В восьмидесятые ту же роль играли фонарные столбы на мощенной булыжником улице перед Пайк-плейс-маркет. Как только на них появлялись флажки «С наступающими праздниками!», становилось ясно, что прошел еще один год.

В девяностые отсчитывать время можно было по смене причесок Талли. Новости Кейт смотрела каждое утро, пока кормила и купала Мару. Прически менялись дважды в год, точно по календарю. Сперва была короткая стрижка, как у Джейн Поли, потом элегантная растрепанность в стиле Мег Райан, затем стрижка пикси, с которой Талли казалась невероятно юной, и, наконец, самая модная и популярная стрижка в стране – «Рэйчел»[108].

Каждый раз, когда Талли появлялась на экране с новой прической, Кейт невольно вздрагивала – как же быстро летит время! Даже не просто летит, а проносится мимо. Вот уже август девяносто седьмого на исходе. Меньше чем через две недели ее малышка пойдет во второй класс.

Кейт не желала признавать, как сильно ждет начала занятий.

Последние семь лет она старалась быть настолько хорошей матерью, насколько могла. Каждое событие в жизни Мары она исправно документировала в ее детском альбоме, а фотографий накопилось столько, что хватило бы на научную статью о новой форме жизни на земле. Она обожала проводить время с дочерью – порой едва не тонула в окружавшем их море любви. Они с Джонни годами пытались зачать еще одного ребенка, но Господь распорядился иначе. Кейт тяжело было с этим смириться, но со временем она приняла неизбежное и бросила все силы на то, чтобы сделать каждый момент в жизни их маленькой семьи по-настоящему счастливым. Наконец-то она обнаружила в себе подлинную страсть к чему-то: к материнству.

Но шли месяцы, а за ними годы, и постепенно появилась легкая неудовлетворенность. Сперва она пыталась игнорировать это ощущение – в конце концов, ей-то на что жаловаться? Да она в восторге от своей жизни. К тому же свободные часы она посвящала волонтерской работе в школе Мары и в «Доме взаимопомощи» – местном центре поддержки для женщин, оказавшихся в беде. И еще оставалось время на разные творческие мастерские.

Эти занятия не помогали заполнить внезапно открывшуюся пустоту внутри, но так она хотя бы чувствовала себя важной, полезной кому-то. И пусть любимые люди – Джонни, мама, Талли – без конца твердили, что ей, похоже, хочется чего-то большего, она предпочитала их не слушать. Куда проще сосредоточиться на настоящем, на заботе о дочери. Будет еще время пуститься на поиски своего призвания.

Стоя у окна гостиной во фланелевой пижаме, Кейт вглядывалась в не успевшую пока рассеяться темноту двора. Даже в полумраке было видно, что по веранде и песку на пляже разбросаны игрушки: куклы, плюшевые медведи. Трехколесный велосипед беспомощно лежит на боку. На волнах прибоя покачивается розовая машинка для Барби.

Мотнув головой, Кейт отвернулась от окна и включила телевизор. Когда Мара проснется, надо ей сказать, чтобы все собрала. А она, конечно, закатит истерику.

Телевизор глухо щелкнул, экран загорелся. Под мрачным лицом Бернарда Шоу[109] светился баннер «ЭКСТРЕННЫЕ НОВОСТИ». На заднем плане сменяли одна другую фотографии принцессы Дианы.

– Повторю для тех, кто только что подключился, – сказал Бернард, – из Франции получено официальное подтверждение: принцесса Диана мертва…

Кейт вперила в экран непонимающий взгляд.

Принцесса. Их принцесса. Мертва?

Зазвонил телефон. Не отрывая глаз от телевизора, Кейт взяла трубку:

– Алло?

– Новости видела?

– Это правда?

– Я в Лондоне, буду делать репортаж.

– О боже.