Улица Светлячков

Кейт всю душу вложила в это обещание. Готова была язык себе степлером проколоть, если потребуется. Их дружба для нее важнее всех парней на свете. Парни приходят и уходят, а подруги остаются навсегда. Они обе это знали.

– Твоя очередь.

– В смысле?

– Поклянись, что больше не будешь сбегать от меня, не поговорив. Я за эти три недели чуть с ума не сошла.

– Клянусь.

Талли сама толком не поняла, как так вышло, но ее мимолетная интрижка с преподом переросла в самый настоящий роман. Возможно, Кейт была права и она действительно ввязалась в это ради карьеры – уже и не вспомнить. Теперь она знала одно: в объятиях Чеда она чувствовала покой и счастье, которые для нее были внове.

В то же время Чед оставался ее преподавателем. Научил ее вещам, до которых своим умом ей пришлось бы доходить годами.

Но прежде всего он научил ее любви. Его постель стала для нее родной гаванью, его объятия – спасательным кругом. Целуя его, чувствуя на своей коже его невообразимо интимные прикосновения, она напрочь забывала, что когда-то не верила в любовь. Ее первый раз, тот далекий темный лес в далеком Снохомише, понемногу стирался из памяти, и в один прекрасный день она обнаружила, что больше не носит его с собой повсюду. Происшедшее тогда навсегда останется ее частью, шрамом на ее сердце, но, как и все шрамы, этот рубец, поначалу болезненно красный, постепенно побледнел, растворился во времени, превратился в тонкую белесую линию, которую лишь изредка удавалось разглядеть.

Но даже всего этого – того, что Чед открыл для нее, чему научил ее, – становилось недостаточно. К началу четвертого курса она уже тяготилась разбавленным, искусственным миром колледжа. Благодаря CNN в телевещании произошла революция. В реальном мире за стенами колледжа кипела настоящая жизнь, совершались по-настоящему значимые события. Джона Леннона застрелили у входа в его квартиру в Нью-Йорке; какой-то неудачник по фамилии Хинкли так хотел произвести впечатление на Джоди Фостер, что едва не убил президента Рейгана; Сандра Дэй О’Коннор стала первой женщиной, назначенной на должность судьи Верховного суда; Диана Спенсер вышла замуж за принца Чарльза, и свадьба была такая сказочно-прекрасная, что все девушки Америки целое лето верили в любовь и романы со счастливым концом. Кейт так часто и в таких подробностях рассказывала про их свадьбу, будто лично на ней присутствовала.

А Талли была современницей всех этих событий, но, пока она торчала в колледже, мир узнавал о них от других людей. Нет, она, конечно, писала статьи для университетской газеты и даже время от времени появлялась в эфире с каким-нибудь коротеньким репортажем, но все это было понарошку – так, разминка перед настоящей игрой, в которую ей пока не разрешают играть.

Она мечтала окунуться с головой в мир настоящих новостей, местных или федеральных. Ей вконец осточертели дурацкие танцы и вечеринки в братствах, а больше всего – идиотский, отживший ритуал с передачей свечки[71]. Она не могла взять в толк, почему всем девчонкам из общины так приспичило выйти замуж. Они там вообще не в курсе, что творится в мире, какие перед ними открываются возможности?

Талли давно взяла от университета все, что он мог ей предложить: прошла все осмысленные курсы по журналистике и телевещанию, за год стажировок на местном общественно-политическом канале научилась всему, чему там могли научить. Пришло время погрузиться в беспощадный мир серьезных новостей. У нее локти чесались поскорее прыгнуть в толпу журналистов и начать проталкиваться вперед.

– Ты еще не готова, – со вздохом сказал Чед. За три минуты он успел повторить эту фразу трижды.

– Ошибаешься. – Она придвинулась поближе к зеркалу над комодом, нанося на ресницы дополнительный слой туши. В начале восьмидесятых не существовало таких понятий, как «слишком яркий макияж» или «слишком объемная прическа». – Я готова благодаря тебе, и мы оба это знаем. Ты меня заставил сделать эту унылую стрижку, как у Джейн Поли[72]. У меня все костюмы теперь черные, а туфли пришлись бы по вкусу любой порядочной домохозяйке из пригорода. – Она сунула щеточку туши обратно во флакон и медленно его закрыла, разглядывая накладные ногти, которые наклеила утром. – Чего мне еще не хватает?

Он поднялся и сел на кровати. С расстояния, разделявшего их, она не могла толком определить, огорчен он этим спором или просто устал.

– Ты сама знаешь ответ на свой вопрос, – сказал он тихо.

Она рылась в сумочке в поисках помады нужного оттенка.

– Да задолбал меня этот колледж. Я хочу в реальный мир.

– Ты не готова, Талли. Хороший журналист должен в идеальной пропорции сочетать объективность и сострадание. В тебе слишком много объективности, ты кажешься холодной.

По правде говоря, это ее по-настоящему беспокоило. Она годами училась вообще ничего не чувствовать, а тут вдруг от нее ждут одновременно сострадания и объективности. Эмоциональной чуткости и профессионализма. Она не хуже Чеда понимала, что не справится.

– Ну я же не на федеральный канал собираюсь устраиваться. Это всего лишь подработка на время учебы.