Ульмигания

— Твоего приятеля зовут Мирек? Мирослав? А почему ты у меня о нем спрашиваешь? Я вас не видел со вчерашнего вечера.

Глядя в простодушное лицо прусса, лях поймал себя на том, что верит ему. Действительно, они ведь не виделись со вчерашнего вечера, откуда ему знать, куда пропал Мирек? Лях понимал, что это бред, — Мирек не мог пропасть просто так, тут не обошлось без участия этого дикаря, но верил ему! Откуда пруссу знать, куда пропал Мирек?!

— Нам пора, — твердо сказал прусс. — Если твой приятель где-то спит, пусть сам потом добирается. Мы оставим здесь его лошадь. Мне хватит и одного проводника.

— Да, — повторил лях, — тебе хватит и одного проводника. Нам пора.

Когда они вошли в воду, прусс сказал:

— Меч.

— Что? — спросил лях.

— У тебя в руке меч. Тебе будет неудобно плыть.

Лях посмотрел на меч в своей руке и, что-то пробормотав, сунул его в ножны.

Шел дождь.

Глава 24

В то утро над холмами вниз по течению Вистулы поочередно поднялись столбы дыма от сигнальных костров. Цепочка огней перекинулась на берег Халибо, и дальше — к дюнам Самбии. К ночи того же дня дружины самбов перешли Преголлу. На пути к устью Вистулы к ним должны были присоединиться отряды вармов и помезан. Шли ночью. В светлое время всякое движение в Пруссии замирало.

Князь поморян Святополк, чьим землям в первую очередь угрожало нашествие пруссов, в то утро еще ничего об этом не знал. Его мутило от чрезмерных возлияний этой ночи, и он беспрестанно прикладывался к кувшину с крепким темным пивом. Опохмелялся. Настроение его было под стать самочувствию. Уже почти неделю он сидел в походном лагере в лесу близ Накло, вдали от своей столицы — Сартавицы, и ждал, когда разведчики принесут ему весть о приближении Леха Белого. Он уже получил заверения от Конрада, что тот не станет вмешиваться в битву, и ожидание только раздражало его.

Святополк носил на груди большое распятие на толстой золотой цепи, но при этом придерживался языческих обычаев и обрядов, что и помогало ему с легкой душой заключать союзы и с богом, и с дьяволом. Он одинаково презирал как Леха, так и его не в меру честолюбивого братца, и с радостью прикончил бы обоих. Однако при всех своих бесспорных полководческих талантах он был всего лишь князем поморян — немногочисленного небогатого племени, которое не могло выставить нужного для завоевания Польши количества воинов. Но, в общем, Святополк был и так доволен своей участью. Поморяне в большинстве оставались верны старым богам. Буйство характера и склонность к бражничанью и идолопоклонству, которые не нравились в князе христианам, они ценили превыше всего. Чего и говорить, воин Святополк был бесстрашный, а воевода отменный. Чему, к слову сказать, во многом был обязан пруссам. Они же помогли ему семь лет назад занять Поморье. Теперь, правда, отношения с Кривой у него не складывались. Из-за монахов, которых Святополк пустил на свои земли. Но, даст Бог, Перкун поможет ему решить и эти проблемы. Святополк предчувствовал, что война с братом, в которую Конрад втянул пруссов, закончится и для самого Мазовецкого плачевно. Он слишком хорошо знал пруссов и их отношение к ляхам, чтобы думать, как Мазовецкий, что те ограничатся помощью одному из князьков в борьбе с другим. Вот, мечтал Святополк, когда мы вместе с пруссами огненным смерчем пройдем по Польше, я буду великодушен и отдам Криве большую часть добычи. Тогда и наш союз возобновится. Однако же тогда надо будет что-то делать и с этими проклятыми «добринскими братьями»! — думал Святополк. Монахи Христиана ему и самому порядком надоели тем, что лезли в каждую бочку со своими проповедями, и тем, что из-за них у поморян испортились отношения с пруссами.

«Зачем я их к себе пустил?» — тоскливо думал Святополк, прикладываясь к горлышку кувшина.

В то же утро князь сандомирский и краковский Лех по прозвищу Белый, объезжая полки, был рассеян и пару раз не ответил на приветствия своих доблестных воевод, чем вызвал справедливые обиды.

До встречи у крепости Крушвица с войсками Конрада краковцам оставался один дневной переход. Потом они вместе должны были двинуться к землям «нечестивого, самозваного» Святополка, чтобы принудить его к подчинению.

«Пора раз и навсегда положить конец…» — дальше этой кулей мысли у Леха дело не шло. В голове у него вертелось что-то насчет уничтожения полуязыческого княжества, выхода поляков к морю, замирения с братом, но все как-то сумбурно и нечетко.

Лех Белый верил в сны. Тщательно анализировал их, прислушивался к советам ночных видений, пестовал воспоминания о снах и был глубоко убежден в том, что только неправильная трактовка снов — причина тому, что иногда кажется, будто они не сбываются. В то утро Лех был рассеян оттого, что весь отдался обдумыванию очень странного сна.