Уловка-22

— А просто так, ни за что, — ответил Вождь Белый Овес.

Каждую ночь после этого капитан Флюм заставлял себя бодрствовать как можно дольше. Этому способствовали кошмары, мучившие Заморыша Джо. Напряженно прислушиваясь к еженощным завываниям Заморыша Джо, капитан Флюм возненавидел его и стал мечтать о том, чтобы Вождь Белый Овес подкрался однажды ночью на цыпочках к койке Джо и перерезал тому горло от уха до уха. На самом же деле капитан Флюм большинство ночей дрыхнул без задних ног, и ему только снилось, что он бодрствует. Эти сны о том, что он будто бы не спит, были настолько убедительны, что он просыпался каждое утро в полном изнеможении и тут же засыпал снова.

Вождь Белый Овес начал проникаться любовью к капитану Флюму за его удивительные превращения. Вечером капитан Флюм укладывался в постель жизнерадостным гуманистом, а утром просыпался мрачным мизантропом, и Вождь Белый Овес гордился этим новым капитаном Флюмом как творением рук своих. Он вовсе и не помышлял о том, чтобы перерезать капитану Флюму горло от уха до уха. Когда он грозился сделать это, или умереть от воспаления легких, или вызвать доктора Деннику на индейскую борьбу, или стукнуть полковника Модэса по носу, он просто шутил на свой манер. Единственное, чего желал Вождь Белый Овес, когда изрядно поднабирался вечером, — поскорее лечь спать, но из‑за Заморыша Джо это частенько оказывалось невозможным. Кошмары Заморыша Джо доводили Вождя Белый Овес до белого каления. Нередко ему хотелось, чтобы кто‑нибудь пробрался на цыпочках в палатку Заморыша Джо и перерезал тому горло от уха до уха. Тогда бы вся эскадрилья, за исключением капитана Флюма, могла спокойно спать по ночам. Хотя Вождь Белый Овес продолжал на радость генералу Дридлу регулярно бить по носу полковника Модэса, он все‑таки не мог попасть в число любимчиков начальства. И командир эскадрильи майор Майор тоже не мог попасть в их число. Майор понял это, когда узнал, что назначен командиром эскадрильи. Эту новость объявил полковник Кэткарт, примчавшись в своем прыгающем козлом джипе на следующий день после того, как над Перуджей был убит майор Дулут. Полковник Кэткарт со скрежетом затормозил свой джип в нескольких дюймах от края железнодорожной выемки. По другую сторону выемки находилась покатая баскетбольная площадка, где майор Майор бегал с мячом в компании офицеров и рядовых, с которыми почти успел подружиться.

— Вы назначены новым командиром эскадрильи! — объявил ему тогда полковник Кэткарт. — Только не воображайте, что это что‑то значит. Это ничего не значит. Это значит лишь то, что вы — новый командир эскадрильи.

Круто развернув машину и отбросив бешено крутящимися колесами струю мелкого гравия в лицо Майору Майору, полковник Кэткарт укатил так же внезапно, как приехал. От услышанной новости Майор Майор окаменел. Он стоял разинув рот, безмолвный, неуклюжий, с потертым баскетбольным мячом в худых руках. А между тем семена зла, за один миг посеянные полковником Кэткартом, уже пустили корни в душах солдат, только что дружески игравших в баскетбол с Майором Майором… Подобно всем прочим офицерам штаба авиаполка, за исключением майора Дэнби, полковник Кэткарт был преисполнен демократического духа: он верил, что все люди рождены равными, и потому с равным усердием помыкал всеми подчиненными. Тем не менее он верил в своих людей. По его словам, они по крайней мере на десять боевых заданий были лучше, чем летчики любой другой части, а те, кто считал иначе, могли убираться ко всем чертям. Однако, как узнал Йоссариан при первой встрече с экс‑рядовым первого класса Уинтергрином, единственный способ убраться ко всем чертям заключался в том, чтобы налетать дополнительно десять боевых заданий.

— Я все‑таки не понимаю, — горячился Йоссариан, — прав доктор Дейника или нет?

— А сколько, он сказал, нужно заданий?

— Сорок.

— Дейника говорит правду, — подтвердил Уинтергрин.

— Сорок заданий — это все, что требуется налетать, во всяком случае у нас, в двадцать седьмой воздушной армии.

Йоссариан просиял.

— Значит, я могу отправляться домой, а? У меня сорок восемь.

— Нет, ты не можешь отправляться домой, — возразил Уинтергрин. — Ты что, психопат или что‑нибудь в этом роде?

— Ну, а если психопат?

— Сразу видно: плохо ты знаешь «уловку двадцать два».

Когда Заморыш Джо доставил Йоссариана обратно на Пьяносу, тот снова обратился за разъяснением к доктору Дейнтое.

— Выходит, я действительно обязан налетать пятьдесят боевых заданий, так, что ли?

— Пятьдесят пять, — уточнил доктор.

— Какие еще пятьдесят пять?

— Теперь полковник хочет, чтобы все выполнили по пятьдесят пять заданий.

Заморыш Джо громко, с облегчением вздохнул и расплылся в улыбке. Йоссариан схватил Заморыша Джо за глотку и заставил его лететь обратно к Уинтергрину.

— А что мне сделают, — спросил Йоссариан доверительным тоном, — если я откажусь налетать эти дополнительные задания?

— Вероятнее всего, мы вас расстреляем, — ответил экс‑рядовой первого класса Уинтергрин.

— Мы? — воскликнул изумленный Иоссариаи. — В каком это смысле «мы»? С каких это пор ты на их стороне?