Ульрик

Обнаружив у коновязи единственную, довольно пожилую, упитанную и флегматичную лошадь, Ульрик решил, что пока греется вода, он вполне успеет позаботиться о животном – вооружился найденными здесь же щёткой и тряпкой, расчесал коняге гриву и хвост, протер бока, подлил свежей воды в один тазик и насыпал овса из висящей на коновязи торбы – в другой. Осмотрев результат своих трудов, Ульрик остался им вполне доволен и отправился обратно на кухню.

Следующие несколько часов показались Ульрику адом – он ковшиком добывал из чана горячую воду, сортировал посуду, мыл, тёр, скоблил, драил, вытирал, составлял вымытое отдельно, и снова доливал воды в чан, стоящий на плите. Руки от мытья стали красными и распухшими, кожа на пальцах сморщилась. Но несметные полчища грязной посуды, которым, казалось, не была конца, постепенно поредели. А там и закончились.

Ульрик протёр залитый водой пол и столешницы, аккуратно расставил по местам тарелки и кружки, развесил по крюкам кастрюли и сковороды, и встал посреди кухни, гордо подбоченившись. Но долго отдыхать не пришлось, впереди ещё ждала уборка номеров на втором этаже, с которой Ульрик провозился до глубокого вечера.

Не завтракавшего и не обедавшего Ульрика к концу дня уже не держали ноги, голова болела и кружилась, а живот даже не болел, а тоскливо ныл.

Разобравшись, наконец, со всеми делами из списка, Ульрик в последний раз окинул взглядом фронт проделанных работ, пришёл к выводу, что постоялый двор ещё никогда с момента своей постройки не выглядел так хорошо, удовлетворённо вздохнул и отправился к хозяину за обещанной платой.

Хозяин, видимо, пришёл к тому же выводу. Задумчиво пожевав губу, он выдал Ульрику кусок хлеба с сыром, одно яблоко и кружку чего-то, отдалённо напоминающего квас. А потом больно ухватил за плечо, отволок в маленькую комнатку под лестницей, где и запер…

Глава 7

Ульрик улёгся прямо на земляной пол и попытался уснуть, но тело, целый день молившее об отдыхе, спать категорически отказывалось. Ульрик ворочался, таращился в темноту (окон в клетушке не было), считал овец, вспоминал стихи, потом старался выгнать из головы все мысли и представить её абсолютно пустой и тихой. Прекратил, поймав себя на том, что «Ура, у меня получилось совершенно ни о чём не думать» – это тоже мысль… И когда Ульрик уже начал проваливаться в сон, а вокруг него начали понемногу проявляться, дрожа, очертания московской квартиры, внезапный звук выдернул его из дрёмы и вернул из тёплой кровати обратно на холодную негостеприимную землю.

В углу что-то возилось и шуршало.

Крысы, больше некому, – рассудил Ульрик. Он не любил крыс. А сейчас, в кромешной темноте, обычная неприязнь моментально переросла в страх, а потом и в ужас – крысы, которых не видно, оказались значительно страшнее, чем самый страшный зверь этих лесов Пушок. В комнатке два на три шага не было ни мебели, на которую можно было бы взобраться, ни какой-нибудь палки, которой, в случае чего, можно было бы попытаться отбиться – в ней не было решительно ничего, кроме пола, четырёх стен, одной двери и Ульрика.

Ульрик решительно забарабанил кулаками в дверь, но спасение не пришло… Спасение, скорее всего, крепко спало на втором этаже и совершенно не собиралось спускаться вниз до утра. Шуршание тем временем становилось всё громче, громче, а потом внезапно прекратилось. Что-то мохнатое ткнулось Ульрику прямо в раскрытую ладонь, и Ульрик завопил, как не вопил наверное никогда в жизни… Вопль успешно одолел низкие и средние частоты, только-только перешёл к высоким и резко прервался, когда что-то мохнатое радостно фыркнуло и лизнуло Ульрика в лицо.

– Привет! Пойдём? – прозвучало у Ульрика в голове. Маха деловито сцапала хозяина за рукав и потянула в угол комнаты, где в полу обнаружился довольно широкий лаз.

С другой стороны стены Ульрика уже ждали Карл с Лёкой.

***

– Как, ну ты мне скажи, как можно быть таким наивным доверчивым дурачком? Как ты вообще дожил до своего возраста? Сколько тебе, кстати, десять?

– Двенадцать, – буркнул Ульрик. – Скоро тринадцать будет, через полгода…

– Двенадцать! И мало того, что ты дал человеку понять, что ты сирота, и никто за тобой не придёт, так ещё и не обговорил заранее объём работы, сроки исполнения и точный размер оплаты, – Ульрику на секунду показалось, что Карл говорит голосом диктора из телевизора.

– Я обговорил! – начал оправдываться Ульрик. – И количество, и размер, и всё! Я ему – работу, он мне – ужин! Всё я правильно сделал.

– Да ладно? А отчего же мы тогда к тебе ходы копаем и из заточения вытаскиваем, если ты всё правильно сделал? Или это был твой секретный план такой – побыть бесплатной прислугой на постоялом дворе? – Ульрик ссутулился и отвернулся, на глаза у него наворачивались слёзы – было одновременно ужасно стыдно перед ребятами за свою глупость и обидно оттого, что Карл был кругом прав.

– Но я же как лучше хотел, я так старался – думал, что если я всё хорошо, правильно сделаю, то и ко мне так же отнесутся, по-хорошему…