— Ну, хорошо. Пуля прошла сквозь левую сторону вашей шеи, в миллиметрах от нескольких жизненно важных точек, попади в которые, она бы наверняка оставила вас немым или убила. Я промыл рану и наложил швы. Какое-то время вам будет трудно двигать шеей, но это только поверхностная оценка повреждений.
— Короче говоря, у меня одеревеневшая шея, но если я смогу ходить… отлично, ходить я могу.
— Да, в двух словах все так и обстоит.
— Все-таки сигнальный патрон меня выручил, — тихо произнес Джейсон, аккуратно укладываясь обратно на подушку. — Он ослепил его.
— Что? — Сен-Жак перегнулся через кровать.
— Ничего… Давайте проверим, хорошо ли я передвигаюсь — как вы это сказали — симптоматично.
Борн соскользнул с кровати, аккуратно спустил ноги на пол, замотал головой; его шурин попытался помочь.
— Не надо, брат. Я должен сам попробовать.
Он встал; стягивающая повязка на шее становилась все более неудобной. Он сделал шаг вперед, заныли синяки на бедрах, но это были
— Доктор, нельзя ли ослабить повязку? Она меня удавит.
— Только если чуть-чуть. Вы же не хотите порвать швы.
— Как насчет эластичного пластыря? Он подойдет.
— При таком ранении в шею это несерьезно. Вы забудете про него.
— Обещаю, что не забуду.
— А вы забавный.
— А вот чувствую я себя ничуть не забавно.
— Ну смотрите, это ваша шея.
— Конечно, моя. Джонни, ты можешь принести пластырь?
— Доктор, что скажете? — Сен-Жак посмотрел на врача.
— Не думаю, что мы сможем его остановить.
— Я пошлю кого-нибудь в аптеку.
— Прошу прощения, доктор, — сказал Борн, когда брат Мари направился к телефону. — Я хотел бы задать Джонни несколько вопросов, и не думаю, что вам захочется их услышать.
— Я уже и так услышал больше, чем хотел. Я подожду в соседней комнате.
Доктор пересек комнату и вышел.
Пока Сен-Жак говорил по телефону, Джейсон ходил по комнате, поднимая и опуская руки и двигая ладонями, чтобы проверить работоспособность моторных центров. Он присел и выпрямился четыре раза подряд, с каждым разом все быстрее. Он должен быть готов — он
— Все принесут через несколько минут, — сказал его шурин, вешая трубку. — Причард пойдет вниз и откроет аптеку. Он принесет ленты разных размеров.
— Спасибо, — Борн прекратил ходить и остановился. — Джонни, а кого я подстрелил через занавески? Он упал в том проходе, но его лица я не разглядел.
— Я его не знаю, хотя думал, что знаком с каждым белым человеком на этих островах, который может позволить себе дорогой костюм. Должно быть, он был туристом — туристом со спецзаданием… от Шакала. У него не нашли документов. Генри отправил его на Монтсеррат.
— Сколько человек в курсе происходящего?
— Кроме персонала, здесь только четырнадцать постояльцев, и никто ни о чем не догадывается. Я закрыл церковь — объяснил, что пострадала от шторма. А те, кто кое-что и знает — как доктор или парни из Торонто — всего не знают, только отрывочки, и они друзья. Я им доверяю. Остальные налегают на местный ром.
— А как же стрельба в часовне?
— А как же самый громкий и шумный оркестр этих островов? К тому же, ты был в тысяче футов, в лесу… Слушай, Дэвид, уехали почти все, кроме некоторых твердолобов, которые не остались бы здесь, не будь они старыми канадскими приятелями, демонстрирующими мне свое расположение, да еще пара случайных гостей, которые скорее всего проведут отпуск в Тегеране. Что я могу тебе сказать, бар работает вовсю.
— Это как запутанная шарада, — тихо произнес Борн, вновь аккуратно опуская голову на подушку и глядя в потолок. — Двигаются силуэты непонятных фигур, за белыми шторами происходят ужасные вещи, никакого смысла, можно подумать все, что угодно.
— Это для меня слишком сложно, профессор. К чему ты клонишь?
— Террористами не рождаются, Джонни, их готовят, обучают по программе, которую ты не встретишь ни в одном академическом учебнике. Если особо не задумываться о том, почему они то, что они есть — а причины могут варьироваться от вполне логичных до психопатической мании величия, как у Шакала, — нужно продолжать играть в шарады, потому что
— И что? — Сен-Жак хмурился, стараясь понять.
— А то, что мы управляем своими игроками, говоря, что нужно делать, но не объясняя, зачем.
— Это то, чем мы занимаемся здесь, и чем занимается Генри в море вокруг Транквилити.
— Ты так во всем уверен?
— Да, черт возьми.
— Я тоже так думал, но ошибался. Я переоценил большого умного ребенка, которому поручил простую, безобидную работу, и недооценил робкого, испуганного священника, продавшегося за тридцать сребреников.
–
— О Измаиле и брате Самюэле. Самюэль, должно быть, смотрел на мучения мальчишки глазами Торквемады.
— Турки кого?