— Хорошо, — сказал он. — Все понятно. Передай Кассету, что если он нам предоставит то, что сейчас попросим, мы — хотя нет, тебе лучше держаться в стороне, —
Настала очередь Конклина замолчать.
— Ему этого может показаться недостаточно, учитывая твои далеко идущие планы.
— Да?.. Ладно, понимаю. На случай, если я проиграю. Хорошо, прибавь, что когда я прилечу в Париж, найму стенографиста и надиктую все, что мне известно, и отошлю материалы
— Это я улажу… Теперь насчет Парижа. Насколько я помню, Монтсеррат недалеко от Доминики и Мартиники, не так ли?
— До каждого из них менее часа лету, и Джонни знает каждого пилота на большом острове.
— Мартиника принадлежит Франции, этим и воспользуемся. Я знаю людей из Второго Бюро. Двигай туда и звони мне из аэропорта. К тому времени я обо всем договорюсь.
— Хорошо… Последнее, Алекс. Мари. Она с детьми вернется сюда после обеда. Позвони ей и скажи, что меня будет прикрывать весь Париж.
— Ах ты, лживый сукин сын…
–
— Конечно, позвоню. Да, на эту же тему и без дураков — если я переживу этот день, то у меня дома вечером будет ужин с Мо Пановым. Готовит он отвратительно, но воображает себя еврейской Джулией Чайлд. Я должен ввести его в курс последних событий, он меня убьет, если я этого не сделаю.
— Само собой. Без него мы бы давно оказались в палате с мягкими стенами и кожаными кляпами во рту.
— Ладно, еще поговорим. Удачи.
На следующий день в 10:25 утра по вашингтонскому времени доктор Моррис Панов вышел вместе со своим охранником из госпиталя имени Вальтера Рида после сеанса психической реабилитации отставного лейтенанта, страдающего от последствий учений в Джорджии, из-за случившегося двумя месяцами ранее по его вине происшествия, унесшего жизни более двадцати подчиненных ему курсантов. Мо почти ничего не мог сделать; лейтенант был виноват в том, что слишком рьяно стремился выиграть соревнование по подготовленности курсантов и перестарался, так что теперь ему предстояло провести остаток жизни с чувством вины. То обстоятельство, что он происходил из богатой семьи черных родителей и окончил Уэст Поинт, не помогло. Большинство из двадцати погибших курсантов также были черными, и к тому же из необеспеченных семей.
Решая, что делать с пациентом, Панов посмотрел на охранника и неожиданно замер.
— Ты новенький, не так ли? То есть, я думал, что всех вас знаю.
— Так точно, сэр. Нас часто на некоторое время меняют, чтобы мы поддерживали форму.
— Ожидание предсказуемых событий — это может усыпить любого.
Психиатр направился по тротуару далее к тому месту, где его обычно ждала бронированная машина. Машина была незнакомой.
— Это не мой автомобиль, — в замешательстве произнес Панов.
— Садитесь, — приказал охранник, вежливо открывая дверь.
— Что?
Пара рук, высунувшихся из салона, схватила его, и человек в форме втащил его на заднее сиденье. К ним присоединился и охранник, зажав Панова между собой и вторым человеком. Они оба держали психиатра, и тот, кто все время сидел в машине, стянул с его плеча льняной пиджак и закатал короткий рукав летней рубашки. После этого он воткнул в руку Панова шприц.
— Спокойной ночи, доктор, — пожелал солдат с эмблемой медицинских войск на лацканах формы. — Звони в Нью-Йорк, — добавил он.
Глава 19
Боинг 747 авиакомпании «Эр Франс» кружил над аэропортом Орли в вечерней парижской дымке; он опаздывал на четыре часа двадцать две минуты из-за нелетной погоды в Карибском море. После того как пилот повел самолет на снижение, командир подтвердил диспетчеру разрешение на посадку, а потом переключился на специальную частоту и по-французски передал последнее сообщение в секретный коммуникационный пункт.
— Второй отдел, спецгруз. Пожалуйста, попросите встречающую сторону пройти в отведенную зону. Спасибо. Конец связи.
— Инструкции приняты и переданы, — последовал короткий ответ. — Конец связи.