Ультиматум Борна

Я действительно устал , подумал Панов, глядя вслед водителю, скрывшемуся в сером коридоре. Так устал. Но Алекс был прав. Если бы он улетел сюда один, я бы никогда ему этого не простил… Дэвид! Мы должны найти его! Вред, причиненный ему, может быть неисчислим — этого никто не понимает. Малейшей неполадки может оказаться достаточно, чтобы его хрупкий, поврежденный разум вернулся на года — на тринадцать лет назад — когда он был действующим киллером, и больше ничем! .. Голос… Кто-то говорил с ним.

— Простите меня… Ваш бурбон, доктор, — сказала стюардесса приятным голосом. — Я не решалась вас будить, но вы шевельнулись и застонали, будто от боли…

— Нет, ничего страшного, милая. Просто устал.

— Понимаю, сэр. Неожиданные перелеты могут быть очень изнурительными, особенно длинные и некомфортабельные.

— Вы верно подметили все три аспекта, мисс, — согласился с ней Панов, принимая стакан. — Спасибо.

— Вы, конечно же, американец.

— Как вы угадали? Разве на мне ковбойские сапоги или гавайская рубашка?

Женщина вежливо рассмеялась.

— Я знаю водителя, сопровождавшего вас сюда. Он из американской охраны, довольно милый и весьма привлекательный.

— Охрана? Вы хотите сказать, что-то вроде «полиции»?

— Ну, почти, только мы никогда так не говорим… О, а вот и ваш спутник, — стюардесса понизила голос. — Могу я вас быстренько спросить, доктор? Не нужно ли ему кресло-коляска?

— Боже правый, ни в коем случае. Он так ходит уже годами.

— Хорошо. Желаю вам приятно провести время в Париже, сэр.

Когда женщина удалилась, на соседнее кресло прихромал Алекс, обогнув несколько групп беседующих европейцев. Он сел и неловко облокотился на мягкую кожу. Он был очевидно взволнован.

— Что случилось? — спросил Мо

— Я только что говорил с Чарли Кассетом в Вашингтоне.

— Ты, кажется, ему доверяешь, не так ли?

— Он лучший, когда у него есть личный доступ или как минимум свои люди в разведке. Когда он может видеть и слышать сам, а не просто читать слова на бумаге или компьютерном экране, не задавая вопросов.

— Не вторгаешься ли ты, случаем, снова на мою территорию, доктор Конклин?

— Я обвинил в том же Дэвида на прошлой неделе, и знаешь, что он мне ответил? Это свободная страна, и, несмотря на твои способности, у тебя нет лицензии на здравый смысл.

– Mea culpa , [105] — кивнул Панов. — Похоже, твой друг сделал что-то, что ты не одобряешь.

— Он сделал что-то, что он сам не одобрил бы, если бы он побольше знал о том, по отношению к кому он это сделал.

— Звучит по-фрейдистски, даже по-медицински неблагоразумно.

— И то, и другое. Он заключил несанкционированную внешнюю сделку с неким Дмитрием Крупкиным в русском посольстве здесь, в Париже. Мы будем работать вместе с местным КГБ — ты, я, Борн и Мари — если и когда мы их найдем. Предположительно, в Рамбулье где-то через час.

— Ты о чем? — спросил Мо в изумлении, еле слышно.

— Некогда объяснять. Москве нужна голова Шакала, желательно отдельно от его тела. Вашингтон больше не может нас защищать, поэтому русские теперь будут нам отцом семейства.

Панов нахмурился, встряхнул головой, будто пытался усвоить очень странную информацию, и сказал:

— Думаю, это не твоя обычная тактика, но в этом есть определенная логика, даже удобство.

— На бумаге, Мо, — возразил Конклин. — Только не с Дмитрием Крупкиным. Я его знаю. А Чарли — нет.

— Да? Он плохой?

— Круппи? Нет, не то чтобы…

– Круппи?

— Мы с ним бывали в Стамбуле в конце шестидесятых, потом в Афинах, а еще позже — в Амстердам… Крупкин не злобный, и он работает как сукин сын на Москву получше, чем восемьдесят процентов наших клоунов, но у него есть одна проблема. Он абсолютно на неверной стороне, в неправильном обществе. Его родителям лучше было бы уехать с моими, когда большевики пришли к власти.

— Я совсем забыл. Твоя семья была русской.

— Знание языка помогает с Круппи. Я могу улавливать его нюансы. Он типичный капиталист. Подобно экономическим министрам в Бейджине, он не просто любит деньги — он одержим ими и всем, что с ними связано. Без надзора и контроля он легко продается.

— Ты имеешь в виду, он куплен Шакалом?