Ультиматум Борна

— И моего нового дедушку! — возбужденно воскликнул ребенок. — Дедушка Брендан сказал, что научит меня когда-нибудь быть судьей.

— Боже упаси, — возразила миссис Купер. — Этот человек одевается, как павлин в брачный период.

— Можешь пойти в нашу комнату и посмотреть телевизор, — быстро перевела Мари тему. — Но только на полчаса…

— Нууу!

— Хорошо, может быть, час, но каналы будет выбирать миссис Купер.

— Спасибо, мамочка! — воскликнул ребенок, побежав в родительскую комнату. Миссис Купер поднялась из кресла и пошла за ним.

— О, я могла бы и сама включить ему, — сказала Мари, вставая с кровати.

— Нет, мисс Мари, — возразила миссис Купер. — Оставайтесь с вашим мужем. Он страдает, хотя и никогда не признается в этом. — Она скрылась в спальне.

— Это правда, милый? — спросила Мари, подойдя к Дэвиду. — Тебе больно?

— Мне не хотелось бы опровергать миф о несравненных способностях великой леди, но она ошибается.

— Почему ты всегда используешь дюжину слов, когда достаточно одного?

— Потому что я вроде как ученый. Мы, академики, никогда не идем прямым путем, потому что он не оставляет нам никаких оправданий на случай, если мы ошибаемся. А ты что, анти-интеллектуалка?

— Нет, — ответила Мари. — Видишь, это простая, однословная констатация.

— Что такое констатация? — спросил Вебб, обняв жену и поцеловав ее, их губы слились, столь значимо для них обоих, так возбуждающе.

— Это короткий путь к истине, — сказала Мари, откинув назад голову и глядя на него. — Никаких оправданий, никакой неопределенности — только факт. Как пять плюс пять равно десять — не девять или одиннадцать, а именно десять.

— Ты — десятка.

— Это банально, но я приму это… Ты понемногу расслабляешься, я снова тебя чувствую. Джейсон Борн уходит из тебя, верно?

— Вроде того. Пока ты была с Элисон, мне позвонил Эд Мак-Алистер из Агентства Национальной Безопасности. Мать Бенджамина на пути в Москву.

— О, это замечательно , Дэвид!

— Мы с Маком оба порадовались, и я подумал, что никогда раньше не слышал, как он смеется. Это было здорово.

— Он тащил за собой свою вину — она была на его плечах. Он отправил нас обоих в Гонконг, и не мог себе этого простить. Теперь ты вернулся, живой и свободный. Не уверена, смогу ли я когда-нибудь простить его, но по крайней мере я уже не брошу трубку, если он позвонит.

— Он был бы рад. Вообще-то, я сказал ему позвонить. Сказал, что ты может быть даже пригласишь его как-нибудь на ужин.

— Это уже слишком.

— А мать Бенджамина? Этот парень спас мою жизнь.

— Ну, может быть быстрый завтрак.

— Прочь от меня, женщина. Секунд через пятнадцать я выгоню Джеми и миссис Купер из нашей спальни и потребую свой супружеский долг.

— Очень заманчиво, Атилла, но, кажется, мой брат рассчитывает на нас. Две бравые особы и чрезмерно мечтательный отставной судья — это больше, с чем способен справиться ковбой из Онтарио.

— Я их всех обожаю.

— Я тоже. Пойдем.

Карибское солнце скрылось в море; только слабые побеги оранжевого окрашивали западный горизонт. Пламя свечей в стеклянных светильниках было ровным, спокойным, чуть курясь серым дымом, распространяя своим сиянием теплый свет и приятные тени на просторном балконе виллы номер восемнадцать. Беседа тоже была теплой и приятной — выжившие наслаждались своим избавлением от кошмара.

— Я выразительно объяснил Дэнди-Рэнди, что доктрина «гениальных замыслов» нуждается в пересмотре, если времена изменили восприятие, существовавшее, когда принимались оригинальные решения, — вещал Префонтейн. — Перемены, перемены — неизбежный результат воздействия времени.

— Это слишком очевидно, я не могу представить себе, чтобы кто-либо с этим стал спорить, — сказал Алекс.

— О, Гейтс делал это постоянно, смущая судей своей эрудицией и ставя в тупик коллег многогранностью своих решений.

— Зеркала и дым, — добавила Мари, смеясь. — То же самое мы применяем и в экономике. Помнишь, братец, я говорила тебе об этом?

— Я не понял тогда ни слова. Как, впрочем, и сейчас.

— Никаких зеркал или дыма там, где задействована медицина, — сказал Панов. — По крайней мере не там, где лаборатории находятся под наблюдением и запрещены фармацевтические фирмы-однодневки. И регулярно проверяется законность действий.

— При этом во многом виновата нарочно неопределенная основа нашей Конституции, — продолжил бывший судья. — Словно отцы-основатели прочитали Нострадамуса, но не признались в своей фривольности, или, может быть, изучили чертежи Да Винчи, который предвидел самолеты. Они понимали, что не могут написать закон для будущего, потому что не имеют представления, каким оно будет, чего потребует общество для своих будущих свобод. И потому великолепно о многом умолчали.

— Непризнанные как таковые великолепным Рэндольфом Гейтсом, если мне не изменяет память, — сказал Конклин.

— О, он скоро изменится, — перебил Префонтейн, усмехнувшись. — Он всегда шел, куда ветер дул, и он достаточно умен, чтобы сообразить, как повернуть паруса, чтобы не идти против него.