Ultraгрин: Маленькие повести для мобильных телефонов

Тема не приходила, зато вчера вечером пришла надоевшая женщина, с которой он жил в гостевом браке, пришла не одна, привела фотокорреспондента желтой газеты для совместной оргии – хотела разбудить в Болтконском ревность, но не вышло. Он выпил много чужого вина, но с ними не лег, побрезговал их плотью, потому как был человек чистый, несмотря на алкоголизм и профессию, считающуюся второй древнейшей после первой.

Проснулся он рано, лежал, беззащитный, на диванчике, удивляясь, что на нем нет трусов, – видимо, пьяные собутыльники издевались над ним, как сыновья над пьяным Ноем.

Он прошел мимо спальни, где лежали его гостевая жена и ее хахаль с желтыми ногтями на ногах и вялым пестиком средних размеров.

Болтконский даже удивился – он со своим выше среднего, по версии Всемирной организации здравоохранения, чувствовал себя неуверенно, а этот лежал с чувством очень большого достоинства.

Он зашел на кухню испить водицы и увидел в пепельнице свои обгоревшие трусы: видимо, эта пьянь совершила аутодафе – акт, оскорбляющий его человеческое и мужское достоинство.

Такое он видел только в Челябинской консерватории в период застоя, тогда его друг, пианист Гаврилов, совершал такое с первокурсницами, давая им этим жестом знак, что они сегодня падут на его ложе под музыку Вивальди, под старый клавесин. Сраженные рислингом и тонкими пальцами Гаврилова, играющего музыку из «Крестного отца», они действительно падали – вот такой декаданс выдавал Гаврилов, между прочим, член ВЛКСМ.

Болтконский когда-то рассказал своей сучке про шоу Гаврилова в качестве поэтического примера, а она сделала это с ним, да еще в компании с мерзким папарацци.

Отомстила, сука, за исход любви. Ни благородства, ни сердца. Тварью оказалась гостевая жена, да и первая тоже недалеко ушла – в соседний подъезд к старому педофилу из торговой системы. Бросила, когда денег не стало, а говорила еще на журфаке: «Умрем в один день». «Хуй тебе, я еще поживу, вот пива выпью – и оживу. Выгоню, на хер, эту сучку, никаких контактов с интеллигенцией, только официантки и продавщицы, светлые души без креатива и корысти», – твердо решил Болтконский.

Сразу вспомнилась Афонина из клуба «Парижская жизнь», с которой он провел лето. Она заканчивала в пять утра, и три раза в неделю пьяный от водки и ожидания Болтконский лежал с ней за сценой в саду «Эрмитаж» в гримерке, ключ от которой дал ему барабанщик оркестра Лундстрема.

Так они пролежали в саду «Эрмитаж» все лето, а потом расстались без слез и упреков.

Трусы он не нашел и пошел восстановить гардероб на улицы города-героя Москвы.

Он дошел до «Белорусской», выпил пива и отправился искать трусы.

Как в сказке, на Лесной улице Болтконский увидел на витрине трусы и зашел. В магазине было пустынно, то есть, кроме продавца с крашеной головой и серьгой, никого не было.

Болтконский походил, посмотрел на вешалки с трусами и почувствовал, что ему ничего не подходит.

Одни были в сеточку, и он не смог себе представить свою жопу в сеточку и клеточку, вторые – из мягкой кожи с замком сзади, сначала ему даже показалось, что так даже удобно, но потом он понял, что это очень экстремально, да и запариться можно в таких трусах.

Что-то с серьгой прошелестело шепотком:

– Вы, видимо, новенький, давайте я вам помогу. Вам на выход или на каждый день?

– На какой выход? – Болтконский не представлял себя в сетке на пляже или дома. – На каждый день, – нетвердо сказал он.

– Тогда я порекомендую эти. – Крашеный грациозно, как снежный барс в период течки, метнулся к вешалке и развернул ошеломленному его артистизмом Болтконскому нечто.

Сзади трусы были вполне, а вот перёд смутил, но не весь перёд, а только кружевные вставки по бедрам и на самом интересном месте.

– Это бельгийские кружева, – с гордостью сказал Крашеный. – Ручная работа. Шитье из натуральных волокон при ходьбе дает эффект обхватывания и ритмичного бережного касания, ну вы меня понимаете, – с нажимом проговорил Крашеный.

Пиво отлило от головы и прилило куда надо, Болтконский понял, что попал не туда, и без трусов пробкой вылетел из магазина, сразу протрезвев.

Позвонили из редакции, сказали, что он должен заменить на презентации оскароносного фильма «Горбатая гора» заболевшего сотрудника.

До сеанса остался час, и Болтконский с голой жопой пошел пешком в «Пушкинский». Ходить по улице без трусов – дело неприятное, грубые джинсы натирают где не надо, он на секунду пожалел, что не купил с бельгийским кружевом, но сразу остановил себя, решил терпеть, как положено мужчине-натуралу. Приплелся он в кинотеатр рано, выпил еще пива и, даже не посмотрев пресс-релиз, пошел в туалет справить нужду. Встал у писсуара, расстегнул брюки, его слегка повело от новой порции пива, он оперся двумя руками на стену, штаны съехали и обнажили его ягодицы, не встретив сопротивления отсутствующих трусов.

В туалет кто-то вошел, хлопнул по-свойски Болтконского по голой жопе и сказал, противно сюсюкая:

– Журчишь, сладенький?!

Болтконский, подхватив штаны, убежал, такого с ним никогда еще не было.