Ultraviolence (СИ)

В следующую секунду в лифт входит какой-то незнакомый альфа и, грубо схватив паренька под локоть, тащит наружу. На этом этаже нет коридоров. Взору Мина предстает огромное помещение без ремонта. Одни бетонные стены и оголенные балки. То тут, то там стоят старые столы, заваленные непонятно чем, с потолка свисают цепи, по краям стен ведра со свежей краской и огромные рулоны с защитной пленкой. Будто они вообще не в здании роскошного офиса.

Окна на все стены пропускают внутрь дневной свет, который словно издевается, доказывает омеге, что там, за этими окнами, есть жизнь. Юнги не успел, он не вырвался. Поэтому он останется здесь, в этом пахнущем свежей краской и чем-то еще, пока непонятом, недружелюбном зале. Альфа тащит его вглубь комнаты и швыряет на бетонный пол. В помещении еще человек десять. Трое из них сидят на коленях со связанными позади руками. Юнги замечает запекшуюся на лицах альф кровь и понимает, что он сегодня не единственный наказуемый. Кровь. Так вот что за запах был вторым.

Юнги сидит на холодном бетоне и дрожит. Обхватывает себя руками, будто бы так он не рассыпется, будто сможет удержать себя чем-то целым. Дрожь не отступает, наоборот, все больше усиливается, и Юнги приходится попробовать глубже вдохнуть, лишь бы картинка перед глазами перестала скакать, и напряжение хоть немного, но отпустило. Страх перед неизвестностью расползается внутри, дотягивается своими ледяными щупальцами до горла и душит. Разрастается с каждым мгновением, доводит чуть ли не до истерики. Только ее сейчас не хватало. Юнги, решив отвлечься от внутренней борьбы, начинает осматриваться по сторонам. На одном из столов разложено оружие, и кажется, инструменты пыток, поблескивающие под пробивающимися в комнату солнечными лучами. Чонгук на омегу внимания не обращает, ходит от стола к столу, о чем-то разговаривает со стоящими по углам альфами. Будто Юнги здесь и нет. Хотя может, Чонгук так и решил — Юнги больше нет. Во всяком случае Мин даже себе больше себя не напоминает. Все, что держало Юнги чем-то целым еще в лифте, порвалось и разлетелось, сейчас он просто груда оголенной плоти, прошибаемой болью, и только эта боль напоминает ему, что он все еще жив.

— Омега-то течный, — Риз подходит к боссу и останавливается рядом.

— Тебя это беспокоит? — вскинув бровь, спрашивает Чонгук. Риз знает, что вопрос с подвохом, оказываться пятым наказуемым ему не хочется, пусть паренька и жаль.

— Нет, босс, просто тут одни альфы, а омега течет.

Чонгук хмыкает и, не удостоив Риза ответом, идет к провинившимся.

— Ну что, доблестные подчиненные, закончились ваши чудесные деньки? — Чонгук с размаха бьет кулаком в челюсть того, кто по центру, и протягивает ладонь, в которую Риз молча кладет бейсбольную биту.

— Вы меня сильно расстроили, — продолжает альфа. — Я искал виновных на стороне, а вы оказывается у меня под носом, ели мой хлеб и строили козни. Не переношу неблагодарность. Мерзкая черта. Но ее не отмыть: она у таких, как вы, в крови, так вот я вам ее пущу. Очищу вас, избавлю. Можете начинать благодарить, — Чонгук бьет битой прямо по печени, и мужчина сгибается, лбом касаясь пола.

Юнги жмурится. Он сидит прямо напротив, и не смотреть можно только, если закрыть глаза. Мин прикрывает веки и начинает обратный отсчет от ста. Это должно отвлечь, должно помочь, иначе у него помутнеет рассудок. Долго держать веки прикрытыми не получается. Неизвестность пугает больше. Один из мужчин все время молится. Мин видит, как в немой молитве шевелятся его губы, и почему-то именно эта сцена срывает все тормоза, и Юнги пробивает. Он вновь прикрывает веки и молча слизывает с губ потоком текущие слезы. Это невыносимо. Что бы ни сделали эти люди, Чонгук не должен их так мучить. Юнги знает, что не в сказке живет, и жизнь вообще жестока, но больно все равно. Он будто физически чувствует чужую боль и проклинает себя за беспомощность, за то, что не имеет никакого влияния на этого альфу. Одно успокаивает, скоро все закончится, и для Юнги тоже.

Тот, кто по центру, видимо, главный, потому что на других Чон не реагирует. Мужчина истошно кричит, пока альфа битой же ломает его руки, крошит кости, а Юнги уже рыдает навзрыд, все равно его никто не услышит от криков того несчастного. Мину кажется, этот голос будет ему сниться до конца жизни, будет преследовать вечно. И хорошо, если жизнь омеги скоро оборвется, потому что проносить через всю жизнь эти ужасные воспоминания никакой силы не хватит.