Ultraviolence (СИ)

— Я передумал, — заявляет он и встает на ноги, но охранник видно вошел во вкус, лису не отпускает и продолжает зажимать в руках не сопротивляющееся тело. Чон выхватывает пистолет из рук второго охранника и, не дав никому опомниться, стреляет прямо в затылок. Кровь вперемешку с мозгами забрызгивает все вокруг, а больше всего Шугу. Юнги даже не вскрикивает. Наверное вот он тот самый этап, когда к крови привыкаешь настолько, что очередная смерть больше не пугает. Мин отталкивает с себя безжизненное тело и сползает со столика. Юнги снова рвет прямо на ковер, он не слышит криков, беготни вокруг, его тошнит всем тем, что не успело выйти в ванной наверху, запах крови и пороха усугубляет. Плохо настолько, что Юнги чуть ли не ползает по полу от спазмов скрутивших желудок. Охрана выводит остальных омег, отключает музыку и наступает тишина. Мин так и сидит на коленях, уткнувшись в пол и монотонно покачивается. Он знает, что в гостиной их осталось только двое, не считая труп. Знает, что Чонгук стоит совсем рядом, но поднимать голову нет сил. Он смотрит на свою грудь забрызганную чужой кровью и тянется к валяющейся невдалеке футболке, натягивает ее на себя и продолжает сидеть.

— Ты испортил мне вечер, — Чонгук возвращается к дивану и опускается на него.

— Я? — молчать больше не получается. Злость, обида, отчаянье — все соединяется внутри, и Юнги кажется, что его сейчас разорвет. Он на грани нервного срыва. — Я испортил тебе вечер? Ты больной ублюдок! — омега, наконец-то, поворачивается к альфе и смотрит на него с дикой неприкрытой ненавистью.

— Да, ты, — хмыкает Чон и откидывается на диван.

— Я больше не могу. Я старался, я очень старался, но я не могу больше. Ты ужасный человек, ты психопат, ты худшее, что я встретил и когда-либо встречу. Я ненавижу тебя! Ненавижу твою долбанную метку. Ненавижу твой запах, твои руки на своем теле. Ненавижу то, как ты смотришь, твой голос. Ненавижу! — срывается на крик омега, но Чонгук не реагирует. Закуривает сигарету и смотрит будто бы сквозь. — Я тебе ничего не сделал! Ты убил Сэмуэля, а я назвал твое имя! Я уже сполна расплатился за это, я прошел все круги ада! Ты меня через них провел! Оставь меня уже в покое, прекрати надо мной издеваться! Я не могу так больше! Не могу! — Юнги продолжает кричать и пытается встать на ноги, но его будто придавило к полу, сил двигаться нет.

— Ненавижу истеричек, — хмыкает альфа. — Ты хоть выговорился? Или еще тебя послушать?

— Отпусти меня, — Юнги подползает ближе. — Давай, закончим этот ад. Прошу. Тебе это не нужно и мне тоже, давай разойдемся, прекратим этот цирк, — просит Мин.

— Нет. От меня ты уйдешь только на тот свет. Другой дороги нет, — Чонгук встает на ноги и поправляет ворот рубашки. Приказывает охране привести в порядок гостиную и зовет Риза. Занимается обычными делами, раздает указания, и вообще, ведет себя так, будто не он только что вышиб мозги другому человеку.

— А ты, — Чон подходит к так и оставшемуся на полу омеге. — Поднимайся в пентхаус, видеть тебя не могу.

Легко сказать «поднимайся в пентхаус». Юнги на ноги встать не может. Пытается и получается только со второй попытки. Будто на плечах у него тонна груза, каждый шаг — это огромный труд, но он идет, медленно, не останавливается и не оборачивается, хотя лопатки и горят под взглядом черных глаз.

Придя в пентхаус, Юнги наспех принимает душ, натягивает пижаму и, приняв снотворное, ложится спать. Даже таблетки не помогают — уснуть не получается. Он долго ворочается на постели и думает. Тьма снова подбирается ближе, просачивается внутрь и располагается будто у себя дома. Хотя может, так и есть, он уже сросся с ней, у него даже кровь черная, такая же как глаза его личного чудовища. Он идет к окну, глубже вдыхает прохладный вечерний воздух и думает, как бы все сложилось, если бы он не встретил Чонгука той ночью в казино. Сейчас даже думать об этом сложно, даже представлять. Таков Чонгук — он не только лишает жизни и здоровья — он лишает мечтаний. Он словно стены в пустой комнате, все сдвигается и сдвигается, и когда-нибудь наступит тот день, когда он окончательно его задавит, перекроет доступ к кислороду и прекратит его жалкое существование. Скорее бы уже. Юнги выдохся весь, износился, устал тащить себя, точнее то, что от него осталось. Он будто зубами, ногтями цепляется за жизнь, и каждый новый шаг — это изодранные в кровь колени, стертые до костей ладони. Юнги сам не понимает, зачем он идет дальше, куда и кому несет это разодранное тело. От дум только хуже. Зацепиться все равно не за что. Мин закрывает окно и возвращается в постель, в надежде, наконец-то, отключиться.