Улыбайся, милая Мэри (СИ)

Тсуна на мгновение отстраняется и трётся об её шею носом, жадно вбирая в себя этот запах: упоительную смесь обычного мыла, тёплого женского тела и дорогих духов, которые сам же и подарил ей.

Они вслепую доходят до кровати, и та без единого скрипа прогибается под тяжестью двух тел.

Он не без удовольствия слышит, как Мэри часто и рвано дышит над ухом. Сознание плывёт, расползается на бесформенные фрагменты и кренится боком. Мысли дробятся на мелкие кусочки, которые в тот же момент плавятся и бесследно исчезают.

Для Мэ Ри эти чувства слишком новы. Она пытается привыкнуть и понять – нравятся они ей или нет, когда ответ приходит сам собой вместе с протяжным стоном, готовым вырваться из горла, но так и не нашедшим выхода.

Девушка накрывает рот ладонью и прикусывает пальцы: руки мужа плавно очерчивают контуры округлых бёдер, а влажные, горячие губы прижимаются к ярёмной впадинке на перекрестье острых ключиц.

По венам расползается душный, зыбкий жар.

Мэри кусает свои губы почти до крови и вплетает дрогнувшие пальцы в светлые волосы Дечимо, пока сам он мягко целует розовую полоску на молочно-белом плече, оставленную лямкой нижнего белья.

Девушка не чувствует никакого стеснения или неудобства, когда его пальцы с неким трепетом касаются её нагой груди, словно оставляя горящие отметины на ней.

Внизу живота все внутренности скручиваются в Гордиев узел, стоит Саваде лишь мимолётно, почти невесомо коснуться влажным языком разгорячённой кожи.

Мэ Ри прижимает обе ладони к искусанным губам и сдавленно мычит, крепко обнимая его бока худыми коленями, потому что наряду с беспорядочными поцелуями, от которых на груди и шее остаются красные пятна, Тсуна свободной рукой нежно прочерчивает линию от хрупких, воробьиных рёбер девушки до кромки единственного оставшегося на ней предмета одежды, ненавязчиво касаясь кончиками пальцев того самого места, в котором сейчас так назойливо пульсировало нечто непонятное, требуя разрядки.

Дечимо блаженно жмурится и возвращается к губам супруги, убирая её руки.

Мэри пахнет оглушительно хорошо.

Настолько, что в пах бьёт поток резко хлынувшей крови, а внутри всё выжирает неудержимое желание, к чертям перемалывая всё, что находится у него под слоем кожи.

От запаха ведёт не хуже, чем от прикосновений. Он опутывает их чуть больше, чем полностью: терпкий, жаркий и сладкий.

На мгновение комнату освещает яркий всполох серебристого света молнии, а затем где-то вдалеке раздаётся глухой раскат грома.

Мэ Ри помнит вкус и ощущение поцелуя Энмы на своих губах, и понимает, что это не то. Что он не тот человек, с которым она может испытать те ощущения, что дарит сейчас ей собственный муж.

Она податливо запрокидывает голову, подставляя шею и грудь для очередных ласк, и наконец-то позволяет глухому, протяжному стону сорваться с губ.

Тсуна пытается запомнить её такой. Хочет до мельчайших деталей помнить её на ощупь, на вкус и называть своей женщиной не на показ, а для того, чтобы она тоже знала это.

Мэри прикусывает его нижнюю губу и проводит по ней языком, звучно охая, когда Дечимо не отказывает себе в удовольствии тронуть её там, под насквозь влажной тканью нижнего белья. Неприятное ощущение того, как её растягивают изнутри, вынуждает сжиматься, теснее прижиматься к чужому телу и чувствовать, как его мышцы напряжены до предела.

Мир буквально трещит по швам и летит в преисподнюю, к чертям и бесам забирая вместе с собой всё, что окружает их.

Остатки одежды безумно мешают – режут чувствительную кожу – и оказываются отброшенными куда-то в угол, за ненадобностью.

Мэ Ри не знает, что ей нужно делать, поэтому действует на уровне инстинктов. Она тянет руки к груди молодого Вонголы, скользит на спину, к лопаткам, и, прижав пальцы, но не впиваясь ногтями, ведёт вниз, сопровождая эти движения лёгкими, беспорядочными поцелуями в шею.

Тсуна не может точно понять – готова она или нет, однако его терпение уже на пределе своих возможностей. Кажется, что они оба вот-вот выгорят до тла.

- Посмотри на меня, - охрипшим, низким голосом почти приказывает он, и девушка покорно поднимает голову.

У неё чокнутые, шальные глаза, в которых – проклятье – царит самый настоящий хаос, составленный термоядерной смесью из отчаяния, замешательства и огромного, жаркого, бездумного желания.

Она безропотно смотрит.

А затем чувствует.

Боль простреливает по всему позвоночнику и выгибает до хруста костей, заставляя до побеления сжимать губы, чтобы не закричать от того, что она не в силах выдержать его внутри себя. Мышцы внизу живота максимально сокращаются, плотно обхватывая ту непривычную, чужеродную пульсацию, сводящую её с ума своим жжением.

Она замирает и раскрывает глаза, заслезившиеся от боли, смутно замечая, что Тсуна отчаянно терпит и тоже привыкает к тому, насколько болезненно для него внутри неё, узко, горячо, тесно и влажно. На шее отчётливо виднеются проступившие вены; руки, крепко обхватившие её за бёдра, знакомо напрягаются; а на висках проступают капли пота, которые Мэри аккуратно стирает дрожащими пальцами.