– Потому что это поставит ее под угрозу, – тихо сказал я, отходя в сторону. – Вы умны, Карен, и я не буду вас обманывать, но, если меня спросят об этом разговоре, я буду все отрицать. Вам я скажу, потому что надеюсь на ваше понимание. Пока Эми Берроуз не заставляют давать показания и не привлекают к ней внимания, она в безопасности. Ей и так сильно досталось в жизни. Вы правы, это было не горе. А смертельный испуг.
Выражение лица Стромер смягчилось, она кивнула. Улыбнулась почти невидимой полоской рта.
– Наверное, мне показалось на опознании, – сказала она. – Люди по-разному реагируют.
– Может быть.
Мне хотелось дать ей понять, что я ценю ее доверие, но в моем кармане завибрировал телефон. Увы, но я знал, кто звонит.
– Спасибо за помощь, Карен.
2
Мы съехали с главной дороги. Путь казался до невозможности сложным. Петляющие дороги превратились в безымянные улицы и переулки, а потом вовсе исчезли.
За рулем был я.
Бейтмен сидел сзади, но нас обоих накрыло одинаковое ощущение. Мелькание пейзажей за окном притупляло чувства. Мы выехали из города ближе к вечеру, до места было по меньшей мере два часа пути. Прогноз погоды обещал, что адская жара, похожая на горячечный сон, пойдет на спад.
Пока что этого не произошло.
В солнечном свете предметы, здания и люди преображались, выглядели лучше, чем они есть на самом деле. Пейзаж за окном изменился, вместо серых городов появилась зелень. Бейтмен потягивал виски из бутылки, которую выудил из-за пазухи. Его присутствие ощущалось как нечто мрачное и зловещее. Раковая опухоль, несовместимая с жизнью. Причиной поездки была не сумка и ее предполагаемое содержимое. А мы сами. Власть и страх. Ни один из нас не проронил ни слова, напряжение скручивалось в тугой узел. Крутой съезд с трассы, петляющие проселочные дороги, – казалось, события разворачиваются так быстро, что за ними невозможно уследить.
Пока что знакомым было только это чувство.
Когда на последнем повороте показался дом, на меня нахлынули воспоминания. Я остановился на узкой подъездной дорожке. Бейтмен на заднем сиденье заерзал. Уставился в лобовое стекло поверх моего плеча. День клонился к вечеру, но темнеть еще не начало. Похоже, ферма так и простояла заброшенной все эти годы. Я подъехал ближе, припарковался около густой лесополосы, которую так отчетливо помнил, и заглушил мотор. Повернул зеркало так, чтобы видеть Бейтмена. В наступившей тишине слышалось только его громкое сиплое дыхание.
Прямо у меня под ухом.
Я открыл дверцу, вылез из машины и пошагал к дому.
– Ты куда? – рявкнул Бейтмен.
– Осмотреться.
Он фыркнул и пошел за мной.
Я подергал дверь, потом налег на нее плечом. Она не поддалась. Я отступил назад, и Бейтмен распахнул ее пинком тяжелого ботинка. Я постарался ничем не выдать своего замешательства. Внутри дом был таким же, каким мне помнился, только еще больше обветшал от времени и сырости.
– После тебя, – произнес Бейтмен, роняя слюну и сипя, как старый бульдог.
На месте кухонных окон зияли дыры. Яркий свет заходящего солнца слепил глаза. Вопреки моим ожиданиям комната смерти утратила гипнотическую силу. У зданий короткая память. Бейтмен наблюдал за мной с порога, будто не хотел переступать некий рубеж.
– Что тут тогда произошло? – спросил я.
Он посмотрел на меня здоровым глазом:
– Они ее убили.
– Жену Фиска? Почему?
Бейтмен пожал плечами и медленно произнес:
– Фиск отказывался говорить, где сумка.
– А ты как узнал?
– Что?
– Я спросил, от кого ты узнал, где она, раз Фиск молчал? Ты привез нас сюда и сказал мне, где искать…
Казалось, фигура Бейтмена увеличивается на глазах, заполняя собой дверной проем.
– Где сумка, Эйдан?
– Посмотри правде в глаза. Ты знаешь ответ.
– Пропала… – Он усмехнулся.
Я кивнул:
– Я упал в ручей. Услышал выстрел и вышвырнул чертову сумку в воду.
Бейтмен понимающе кивал.
– Ты знал. Тогда зачем все это? Зачем было следить за мной? Звонить, драться…
– Я и в квартиру заходил, пока тебя не было, – усмехнулся Бейтмен. – Читал твою почту, пил из бутылки. Посмотри правде в глаза. Ты знаешь ответ…
– Это ты притащил меня сюда посреди ночи. Я был ребенком.
– С тех пор вырос, – сказал он. – Я знал, что сумка пропала. Годы пропали. Жизнь пропала. – Он провел рукой по изуродованному лицу, которое когда-то так нравилось женщинам, и подытожил: – Все пропало.
Бейтмен не обладал внутренним миром. Жестокость была его единственной формой существования.
– Не надо было тебе приезжать сюда, Эйд…
– Ты вломился в дом моей сестры, у меня не было выбора.
Он улыбнулся, кивнул.
– Вообще-то, я собирался с тобой поговорить. – Я отступил на шаг. – Про то, как рождается насилие. Человек делает неправильный выбор раз, другой, и получается замкнутый круг. Если бы кто-нибудь его разорвал, насилие бы ушло из нашей жизни. – Я отступил еще дальше к окну. – Во мне склонность к насилию – от тебя. А в тебе от кого?
Бейтмен только фыркнул.
– Как я уже сказал, это – результат выбора, – продолжал я. – Так вот, я собирался сказать тебе, что больше в этом не участвую. Если мы приехали сюда драться, ты – победил. Можешь меня убить, я выше этого.