«Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике

Так значит, думал Найджел, мы вернулись к исходной точке. Любой в Истерхэм-Мэнор мог убить Бетти, и у каждого был тот или иной мотив. Но ни один из этих мотивов не был по-настоящему веским, а предумышленные убийства не совершают из сиюминутной прихоти. Около часа, пока его кофе остывал, а студеный ветер терзал ветви деревьев на площади, Найджел копался в памяти в надежде, что всплывет какой-нибудь фрагмент, который прольет новый свет на трагедию. Потом потянулся за телефоном.

Четыре часа спустя он сидел за уединенным столиком в «Пуассон Д’Ор». Напротив него поигрывал зубочисткой доктор Боуджен. За ленчем они говорили на нейтральные темы, и не раз Найджел вспоминал описание, данное Боуджену Джорджией: особняк, который показывает посетителям смотритель. Какие мысли, какие тайны или пороки таятся за невыразительной маской, что скрывается в комнатах, которые хозяин дома велел сторожу держать под замком? Но в Истерхэме Джорджия сказала кое-что еще. Вспомнив об этом, Найджел внезапно спросил:

– Почему Эндрю Рестэрик так на вас взъелся?

Врач бросил зубочистку в остатки шоколадного торта.

– Возможно, фиксация на сестре, как я изначально предположил. Возможно, еще какая-то иррациональная антипатия.

– М-да, понимаю. Но подобные чувства обычно не толкают людей на то, чтобы обвинять объект антипатии в убийстве.

– Боже ты мой, он это пытается сделать?

– Вам виднее.

Длинные пальцы Боуджена снова принялись расчесывать бороду. Он задумчиво смотрел на Найджела, точно прикидывал про себя, какое лечение лучше всего подойдет данному пациенту.

– Вы про глупый фокус с сожженными бумагами?

– Не только это.

Найджел твердо решил дать Боуджену самому додумывать и говорить.

– Вы пришли к выводу, что это он положил цианистый калий в молоко.

– Вы так думаете, да?

– Но ведь, конечно, этому нет доказательств?

– Есть доказательства или нет, несущественно. Если бы вы не считали, что он отравил собственный стакан молока, чтобы очернить вас, вы не вылили бы часть его стакана в молочник.

– Будет вам, Стрейнджуэйс, вам не хуже меня известно, что это вопиющая petition prencipii[27], – откликнулся Боуджен со внезапным почти визгливым смешком. Казалось, он полностью владел ситуацией.

«Нечестивые благоденствуют в веке сем»[28], – подумал про себя Найджел.

– Я не собираюсь состязаться с вами в логике, доктор, – сказал он. – Убита молодая женщина, одна из ваших пациенток. Предпринимались попытки обвинить в этом вас. Противник преуспел хотя бы в том, что вынудил полицию заняться пристальным изучением вашей практики. В результате этого расследования профессиональная репутация может быть погублена, а вас самого может ожидать долгое тюремное заключение. Это, однако, меня не интересует. Вопрос в том, хотите ли вы, чтобы вас повесили. Если да, то вы, без сомнения, на полпути к цели.

Влажные карие глаза Боуджена расфокусировались. Это стало единственной реакцией на демарш Найджела.

– Для прославленного сыщика вы слишком наивны, – отозвался он. – Однако я пойду вам навстречу. Моя профессиональная репутация сама о себе позаботится. Но я определенно не хочу, чтобы меня повесили. Насколько я понимаю, вы клоните к следующему. Если происшествия с ядом и сожженными бумагами были попытками бросить на меня подозрение в преступлении, то их организовал сам убийца. А если никто не пытался меня обвинить, то я и есть тот злоумышленник?

– Более или менее, – улыбнулся Найджел. Его светло-голубые глаза беспристрастно изучали доктора.

– Что ж, если это чем-то вам поможет, и поскольку тут нет свидетелей, я вполне готов признаться, что именно я перелил отравленное молоко из стакана в молочник.

– Так я и думал, – бодро откликнулся Найджел. – Зачем?

– Ваше деятельное воображение должно подсказать вам ответ.

– Потому что на мгновение потеряли голову. Вы заподозрили, что яд может быть новой попыткой обвинить вас, и решили, что возникнет еще большая неразбериха, если сочтут, что яд предназначался не одному Эндрю Рестэрику. У вас появилась вполне логичная мысль, что молоко отравил сам Эндрю.

Доктор Боуджен бросил на Найджела насмешливый взгляд.

– Примите мои поздравления. Это действительно очень убедительно. Но я не терял головы. На самом деле было так. Я действовал исключительно под влиянием минуты – это была своего рода шалость, мне просто хотелось посмотреть, как поведут себя остальные. Такова правда, но я, естественно, не жду, что вы мне поверите.

– И раз уж мы с вами играем в правду, скажите мне откровенно, – напрямую спросил Найджел, не обращая внимания на проходившего мимо официанта, – это вы убили Элизабет Рестэрик?

– Поскольку мы разговариваем без свидетелей – спасибо, официант, нам ничего не надо, вам незачем слушать – могу вас заверить, что я этого не делал.

– Так это сделал Эндрю?

Активная жестикуляция доктора Боуджена красноречиво свидетельствовала о его итальянском происхождении.

– Кто знает? Пуританин. Подавленные страсти. При всем его шарме и беззаботности он преисполнен горечи. Тут нет ничего невозможного. Но зачем спрашивать меня?