«Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике

– Зато есть большой промежуток времени между тем, как он ударил констебля, и тем, как уехал на машине Эндрю.

– Мы этим занимались, сэр. Ему нужно было в этот интервал времени убить мистера Рестэрика и обыскать его комнату… А вы сами видели, как все в ней перевернули вверх дном.

– Да, верно.

И снова повисло долгое молчание. Они сидели в пабе в Истерхэме. Часы только пробили половину шестого, и в маленьком помещении они были одни.

Да, все это очень логично, начал спорить сам с собой Найджел, но зачем Боуджену вообще сбегать? Предположим, он не сумел найти в комнате Эндрю улик, которые тот собирал против него. Ведь Эндрю, конечно же, сказал ему, что письменные свидетельства существуют. Значит, Боуджен должен был предположить, что Эндрю отдал их кому-то на хранение с указанием предъявить их, если с ним что-то случится. Но ведь их не предъявили. И ничего такого не нашлось ни в банке Эндрю, ни у его поверенных, ни в его лондонской квартире.

Полиция придерживалась версии, что Боуджен нашел улики в комнате Эндрю и забрал их с собой. Но если так, зачем ему сознаваться в убийстве Эндрю, сбегая и забирая с собой его туп? Ведь у него было несколько часов, чтобы подстроить очередное самоубийство. Полиция считала, что он сбежал с трупом, поскольку потерял самообладание. Боуджен, конечно, – отъявленный мерзавец, но на протяжении расследования он ни разу не терял головы. Даже во время ленча в лондонском ресторане, когда из замечаний Найджела ясно следовало, что полиция взялась за профессиональную деятельность Боуджена и в любой момент может докопаться до того, что скрывается за ее респектабельным фасадом, – даже тогда он не смутился.

Нет сомнений, что, подобно другим изворотливым преступникам, Боуджен был уверен в собственной неуязвимости. Он не из тех, кто теряет голову, и не сбежал после убийства Элизабет Рестэрик.

Но тогда зачем было убивать Эндрю? Вряд ли Боуджен сделал это из-за того, что у Эндрю имелись доказательства, что он торгует наркотиками и шантажирует свои жертвы. Ведь рано или поздно полиция все равно это выявила бы. Нет, Боуджен устранил Эндрю, поскольку у того были основания обвинить его в убийстве Элизабет. Но почему Эндрю тянул с предъявлением обвинений? Что это была за игра в кошки-мышки? Месть?

Месть! Вот теперь становится теплее. Если Боуджен убил Эндрю, только чтобы не позволить ему выдать какие-то сведения об убийстве Элизабет, то он бы не сбежал. Но если Боуджен понял, что игра в любом случае проиграна и Эндрю одолел его, то он действительно исчез бы, убив противника. Эта версия объясняет, почему Боуджен выжидал чего-то вроде приглашения в Истерхэм, которое давало ему возможность совершить и убийство, и побег. В Лондоне, где за всеми подозреваемыми пристально наблюдали, шансов скрыться было намного меньше.

Но оставалось несколько весьма неудобных вопросов. Как Боуджен подсунул снотворное в какао или в сахар? Если убийство было совершено исключительно из мести и не имелось необходимости переворачивать все вверх дном в комнате Эндрю в поисках обличающих улик, зачем Боуджен медлил покидать дом? И зачем оставлять беспорядок в комнате Эндрю? Ведь никакой борьбы не могло быть, поскольку, если эта версия верна, Эндрю находился под действием снотворного, как и все остальные. А если Боуджен почему-либо не сумел одурманить Эндрю и они боролись, то почему горничная и остальные в доме ничего не услышали?

Найджел застонал, и суперинтендент сочувственно посмотрел на него поверх пивной кружки.

– Плохо себя чувствуете, сэр?

– Я чувствую себя Лаокооном. Я чувствую себя как профессиональный акробат, который завязал себя семью узлами и забыл, как из них выпутаться.

Они встали и вышли из паба. На деревенской улочке Филлипс еще раз заметил, что погода вскоре переменится. Найджел, честно сказать, не увидел какой-либо перемены в окружающей его унылой белизне.

Попрощавшись с суперинтендантом, он медленно пошел в Дувр-Хаус, куда перебрался после исчезновения Эндрю Рестэрика. После обеда он уговорил Клариссу Кавендиш еще что-нибудь рассказать про Элизабет и Эндрю. За эту последнюю неделю он успел подружиться с пожилой дамой. Долгие разговоры в изящной гостиной сблизили их, и мисс Кавендиш поведала, как сильно любила младших Рестэриков. В исковерканных и поломанных судьбах Элизабет и Эндрю словно отразилась трагедия ее собственной жизни. Она никогда не вторгалась в их частную жизнь и не злоупотребляла их доверием. Они оставались ее «детьми мечты», совершенно не подозревая о любви Клариссы к своему отцу. Но в их детские годы и позднее, когда, став взрослыми, Элизабет и Эндрю порой бывали в Истерхэме, Кларисса наблюдала за ними, как любящая мать, и вместе с тем пыталась беспристрастно оценивать их жизнь.

Теперь, сидя прямо в кресле, сложив руки на рукояти трости из слоновой кости, она снова вернулась к любимой теме.