Улыбка черного кота

Они заговорили сразу обо всем, и Сергей, расспрашивая Антона о его делах с видимой, немножко наигранной заинтересованностью, одновременно внимательно оглядывал квартиру. Ему тоже предстояло подыскивать себе какое-то самостоятельное жилье, скорее всего, небольшое и где-нибудь на окраине — иных вариантов его нынешнее состояние дел и не предполагало. И он хотел получить пользу от своего визита. У Светланы с Антоном, показалось ему, все тут было модно и красиво обставлено. «Вот заодно и проведу маркетинговое исследование по современной мебели и бытовой технике», — решил Сергей и заговорил о том, что волновало его в данный момент:

— По-моему, вы отлично устроились, ребята. Молодцы! И все у вас здорово… А мне, кстати, тоже надо что-то срочно придумывать с жильем. С родителями жить стало просто невозможно.

— Случилось что-нибудь? — мгновенно спросила Светлана. Ее голос был елейно ласков, но на самом деле в глубине души она испытала сейчас чувство злорадного удовлетворения. Люди, которые когда-то отвергли ее, похоже, не могли похвастаться процветанием. Так им и надо!

Гость коротко глянул на нее, усмехнулся про себя и пояснил:

— Отец после девяносто первого года остался как бы не у дел. Знаете, такое со многими случилось… — И, дождавшись сочувственного кивка слушателей, продолжил: — Сначала болел, теперь поправился. Но, разумеется, пришлось выйти на пенсию. По дому слоняется, руководит процессом приготовления обеда. В кастрюли заглядывает, мать изводит. По три раза спрашивает: «Суп солила?»

— Да ты что? — ужаснулась Светлана. — А дача как? Он же обожал все эти дела — цветочки, огурчики… — Она ловко и быстро накрывала стол к ужину, приносила блюда с горячим, а сама все никак не могла насмотреться на Сергея.

— Дачи больше нет. Она ж была государственная, и ее, конечно, отобрали. Поездки на курорты, в ведомственные санатории также отпали. Осталась городская квартира, надежды на мою карьеру — и все. Вот так. Закат империи.

Сергей держался бодро, энергично, с подчеркнутой веселостью. Он был в хорошей форме: в дорогих джинсах, при швейцарских часах, от него веяло свежим запахом изысканного мужского парфюма. У него еще не кончились деньги, заработанные в Китае, и он с шиком тратил их на себя, посещая дорогие московские магазины и тусовочные места, которых прежде в столице днем с огнем было не сыскать. Все в его облике, казалось, так и кричало: у меня все еще впереди! Меня нельзя не заметить! Я буду успешен!..

Вскоре разговор, как это принято в российских домах, перешел на политику. Суждения гостя были взвешенными и внушительными. Он вращался в той среде, где об этом много говорилось, и вообще политика была отчасти его прямой профессией. Он хладнокровно говорил о людях поколения своего отца — некогда крепко сидевших в высоких креслах, а потом смытых волной новых российских аппаратчиков. Рассказывая о тех немногих благах, которые остались его отцу, в частности о медицинском обслуживании, правда теперь по низшей категории, Сергей дал понять, что отец его обижен, озлоблен. И все-таки Пономарев-старший, опытный дипломат с большой выслугой лет, выжил, не покончил жизнь самоубийством, как некоторые его коллеги, старая гвардия дипломатов и цековских работников. И даже когда его опыт, хотя бы в роли консультанта, оказался почему-то никому не нужен и предавшая отчизна продолжала его обижать, отец все же не сломался.

Кое о чем, разумеется, Сергей умолчал. Например, о том, что сам почувствовал полнейшее бессилие отца в те дни, когда произошел путч. Еще будучи в Китае, Сергей понял, что теперь его отец не более чем обыкновенный мыльный пузырь, который только и может раздувать щеки. Вне мощной государственной поддержки, вне структуры, которой Пономарев-старший был до конца предан, семья осталась практически без средств к существованию. Но об этих деталях друзьям знать было не обязательно, и Сергей рассказывал о несправедливостях, постигших его семью, без излишней искренности, но зато с таким жаром, что Антон и Светлана приняли весь рассказ за чистую монету и близко к сердцу. Хотя речь шла о круге людей, которых тот же Антон, например, терпеть не мог — он считал их стопором прогресса, они только мешали другим жить и работать, — но все же это были родители близкого друга, и он от души сочувствовал им.

Как-то так получилось, что разговаривали за уютным, накрытым всякими вкусностями столом, в основном, мужчины. Светлана была оживленной, но в беседе почти не участвовала, молча выполняя обязанности хозяйки. «Надо же, ни придирок, ни едкости, ни скандала, — невольно удивлялся про себя Антон. — И ведет себя вполне прилично. Вот что значит привычный круг общения и старая дружба!..»

Часа через два, извинившись, Антон поднялся из-за стола, пообещав скоро вернуться. Ему нужно было уложить спать Костика — мальчик бывал по-настоящему счастлив, когда отец находился дома, и требовал перед сном только его.