Улыбка лорда Бистузье

— А что? — спросил Динэр Петрович сам себя. — Вполне может статься, что им будешь ты.

— Ну так продайте! — обрадовался Андрей, едва не сбитый с толку. Он уже давно хотел приобрести бленду. Как часто, снимая на улице, он сетовал, что солнце слепит объектив. Бленда могла стать союзницей.

— Не продается она, — покачал головой Суровцев. — Цена бленде — полтинник, а вещь дефицитная, сам знаешь. Полтинник любой сыщет, а попробуй бленду на такую наживу выудить.

— Нет их… — вздохнул Андрей. — Уже год ищу.

— А приходи сюда через часик, — задумчиво сказал вдруг Суровцев. В словах его плескалась загадка. Андрей глянул на Суровцева и удивился расширенным глазам его. Динэр Петрович будто грезил о чем-то, в глазах его тускло мерцала хитринка. — С фотоаппаратом своим приходи, — уточнил Суровцев. — Я ведь бленду не за деньги отдаю. Снимочек мне один нужен. Фотка, говорю, особенная. С мыслишкой одной. Вот и предлагаю сделочку — ты мне фотку, а за это забирай блендочку. Идет?

— Идет! — просиял Андрей. — Я мигом.

Он помчался в фотолабораторию, ввернул лампочку, быстро допечатал оставшиеся девять кадриков и, окунув последний отпечаток в закрепитель, схватил фотоаппарат, убедился, что пленки остались на целых полтора десятка кадров, и поспешил в магазин.

Суровцев все так же восседал за кассой. Увидев Андрея, подмигнул:

— Давай сюда.

— Что надо снять? — с готовностью спросил Андрей.

— А ты еще не догадался? — хохотнул Динэр Петрович. — Меня, конечно. Вот здесь и сними.

— За кассой?

— За ней, родимой!

Глаза Суровцева излучали восторг.

— Я эту фотку дружкам разошлю. — хохотнул он. — Первого апреля. Забавно выйдет, я знаю, когда они вдруг увидят, что сам Динэр Петрович — да вдруг простой кассир! Я и надписи на обороте сделаю. Что-нибудь такое: «Шлю фото с фронта доверенного мне участка». Как?.. Вот умора! — и он, уже не сдерживаясь, принялся шлепать себя по животу и хохотать.

— А что тут смешного? — растерянно спросил Андрей — Ну и что, если друзья увидят вас за кассой?

Суровцев махнул рукой:

— Ты этого не понимаешь! Маленький еще. Твоя забота — снимок сделать, а остальное моего ума дело.

Андрей обиженно засопел. Как фотографии делать — так взрослый, а вопрос задал — так сразу стал маленьким.

— Давайте сниму, — выдавил он, уже малость жалея, что клюнул на приманку и с готовностью прибежал исполнять прихоти Динэра Петровича в обмен на заветную бленду. Но уж больно хотелось ему заполучить защитницу от солнечных ливней и бликов.

Щелкнул он Суровцева за кассой дважды, при этом Динэр Петрович выгуливал по лицу жалостливую, страдальческую гримасу.

— Пусть друзья думают, что у меня на душе кошки скребут! — объяснил он.

— Где еще снимать? — сухо спросил Андрей. — Тринадцать кадров осталось.

Суровцев приподнял брови, во всем облике его появилось что-то недоброе, хищное.

— Тринадцать? — переспросил он. — Это хорошо. Число знаменитое. Его надо в дело пустить, распорядиться с умом. Что же нам с тобой делать?.. Знаешь что, приходи вечерком ко мне домой — там и достреляешь остальные тринадцать. Придешь?

— А здесь нельзя? — огорчился Андрей оттяжке. — Тоже можно придумать что-нибудь…

— Лучше — дома! — отрезал Динэр Петрович. — Мыслишка одна появилась… А это только дома можно сделать… Да и блендочку не в магазине держу, а дома. Закончишь дело — и заберешь. Договорились?

Это был капкан. Андрей выдавил покорно:

— Ладно, приду.

— Честное пионерское? — переспросил Суровцев.

— Честное пионерское.

Суровцев не оставлял Андрею выбора. Уже уходя из магазина, Андрей спросил:

— А у вас темно?

— В смысле? — насторожился Суровцев.

— Дома, спрашиваю, темно? Вспышку с собой брать?

— Возьми, возьми! Сгодится… К восьми приходи… Пойдет?..

… Дверь Андрею открыла Катя Суровцева. Удивилась:

— Ты чего?

Ответить однокласснице Андрей не успел. За ее спиной возник, как джинн из бутылки, сам Динэр Петрович:

— Катенька, товарищ прибыл ко мне. Проходи, Андрей.

В доме Суровцевых Андрей был впервые. «Как в театре!» — подумал он, мельком оглядывая обстановку и удивляясь трем скульптурам в прихожей. Ему в голову не приходило, что скульптура может стоять еще где-либо, кроме музея.

— Сюда проходи, — пригласил Суровцев. — Не бойся.

Андрей скользнул в дверь. Динэр Петрович мягко пожал широкую, словно медвежью, лапу включателя, и Андрей увидел, что они в спальне.

— Здесь будем работать! — заговорщицки шепнул Динэр Петрович. — Я та-а-кое придумал, та-а-кое… — его душил смех, глаза сияли. — Я им сделаю! — пригрозил он кому-то, находившемуся сейчас очень далеко.

Динэр Петрович подошел к постели, достал из кармана спички и зажег свечи, что торчали в двух подсвечниках у изголовья, после чего прямо в халате улегся в постель, подтянул повыше простыню, молитвенно сложил руки на груди, закрыл глаза и замер.

— Годится?! — спросил он, не открывая глаз. — Как получается кадр? На что похоже?

Андрей поежился. Картинка складывалась жутковатая.

— Похоже, спрашиваю? — не отставал Суровцев.