Улыбка лорда Бистузье

Андрей оглянулся, словно боялся, что кто-нибудь следит за ним и даже может подслушать его мысли.

А ладони мокли, мокли.

Андрей потянул раму. Верно, открыто. Положил на широкий подоконник пакет с фотографиями. Положил рядышком с телефоном. Уже задвигал обратно раму, когда его ожгла жуткая по красоте картина. Он мысленно увидел ее разом, целиком — в деталях и красках. Он увидел…

Он увидел, как придвигает сейчас к себе поближе суровцевский телефон, снимает трубку и набирает станцию.

«Это междугородная?»— спросит он.

«Делайте заказ», — равнодушно ответят ему.

«Соедините с Москвой…» — и назовет телефон Петьки, с которым летом подружился в Крыму.

«Привет, Петька! — скажет он. — Сделай доброе дело, надо срочно наказать одного жулика».

«Он в Москве?» — спросит удивленный Петька.

«Нет, у нас в поселке. Я с его телефона говорю. Его нет дома».

«А что я могу сделать?»

«А не клади трубку… Понимаешь?»

«Какую трубку?» — еще больше изумится Петька.

«Да телефонную же! Ту, что около уха держишь», — и когда Петька вконец запутается, объяснит ему суть своей задумки.

Они оба просто положат трубки близ аппаратов, а станция будет считать, что разговор продолжается. За ночь «разговора с Москвой» пришлют Суровцеву счет — рублей на триста! Вот это будет наказание. Попробуй доказать потом, что не звонил, если звонок-то был. Так Суровцеву и надо…

Андрей ясно представил, как вернувшийся домой Суровцев, пли кто-нибудь из семьи, обнаруживает трубку на подоконнике, потом «аллокает» в безмолвие и, пожав плечами, водворяет трубку на место, сетуя на рассеянность кого-либо из семьи. Точно — рублей триста получится. Тридцать пять копеек в минуту — это рубль с пятаком в три минуты. Так… За час это будет в двадцать раз больше, то есть уже двадцать один рубль. За десять часов — двести десять рублей… Ого! Прогрессия!..

Потом с пугающей радостью он подумал, что куда получше сделать то же самое, но в субботу — подловив, когда семейство Суровцевых отбудет на долгий уик-энд, на двое суток, часиков на сорок с гаком. Нетрудно было прикинуть, что в этом случае праздное лежание трубки, заранее соединенной с далеким абонентом, пахнет для беспечного владельца трубки почти тысячей рублей. Вот было бы наказание! От имени и по поручению всех обсчитанных в магазине… В это мгновение Андрей чувствовал себя заступником, неуловимым мстителем, главой депутации, которую стихийно выдвинули из своих рядов все когда-либо обиженные магазином…

Андрей, словно во сне, стянул с рычагов трубку.

— Междугородная? — спросил он, с трудом пряча волнение.

— Слушаю, — ответила девушка. — Куда будем звонить?

— В Москву… Петьке… Можно?..

— Телефон в Москве? — спросил равнодушный голос.

— Запишите, пожалуйста…

— Ваш телефон? — потребовала девушка. — Скажите номер вашего домашнего телефона…

Андрей молчал. Вот это удар! Номера телефона Суровцевых он не знал.

— А почему вы молчите? — раздраженно бросила телефонистка. — Вы будете заказывать разговор?

— Извините, — сказал Андрей. — Не надо… Ничего не надо… — он положил трубку и прикрыл раму.

Он уже подходил к калитке, как вдруг левая ладонь его будто взорвалась, ошпарилась, укололась. Он поднял кулак, разлепил пальцы. Пятирублевая бумажка, мокрая, мятая, словно свыклась с ладонью. Андрей удивился: он держал сейчас растопыренную ладонь пятирублевкой вниз, а она висела, не падала. Он с силой тряхнул рукой — и потная бумажка, отлепившись, рухнула на пыльную дорожку. Андрей кончиком пальцев поднял ее и вернулся к окну. Достав пакет, он сунул туда пятирублевку. На пакет со снимками он поставил телефон и вновь закрыл окно.

Думалось ему: а зачем она мне, бленда? Ведь обходился же без нее, обходился же. Просто нужно правильно строить кадр, искать точку съемки.

На другой день он зашел в магазин. Суровцев царственно сидел у кассы.

— Что случилось? — вяло спросил он, когда Андрей приблизился. — Почему деньги в пакете?

Андрей помолчал, вздохнул и поднял глаза на Суровцева.

— Верните… — тяжело проговорил он. — Верните… мне…

— Сейчас-сейчас! — с готовностью отозвался Суровцев и достал из кассы синюю бумажку. — Держи свою пятерку, за мной не пропадет. Молодец, что передумал!

Андрей покачал головой:

— Не это. Не деньги.

Что же тогда? — удивился Суровцев. — Снимки, что ли?

— Себе оставьте.

Суровцев развел руками:

— Что же вернуть? Не понимаю я тебя, дружочек?

— Верните… — упрямо твердил Андрей. — Верните мне мое честное пионерское… Верните…

Суровцев испуганно смотрел на Андрея и, не глядя на кассу, пытался попасть подрагивающей пятеркой в ящичек с бумажными деньгами.

ПИСЬМО БЕЗ ПОДПИСИ

Погодите!… Я ведь еще не рассказал вам, как у нас появилась «Москва»!.. Все началось с телеграммы. Она была выставлена на всеобщее обозрение — так распорядился директор Мумин Ахмедович. И не просто распорядился, а самолично прикнопил ее к Доске почета в вестибюле. И хотя на фоне горделивых фотопортретов отличников она смотрелась всего лишь скромной синюшной бумажкой, нахально вломившейся в великолепие Доски почета, ее прочли все.