Улыбка навсегда: Повесть о Никосе Белояннисе

Никос сидел в первом ряду, Элли — во втором. Поговорить им удавалось редко; на заседаниях Никос был предельно внимателен, сидел в постоянном напряжении, готовый в любую минуту подняться и задать быстрый и точный, как фехтовальный выпад, вопрос. Внимание всего зала было приковано к Никосу: как он слушает показания свидетелей, склонив голову к плечу и иронически улыбаясь, как, взявшись за подбородок (жест, который Элли больше всего любила), задумчиво перелистывает томик Байрона, и только по напряжению каждого мускула его лица Элли, не сводившая с него взгляда, понимала, что он весь внимание. Иногда он оборачивался к Элли, и они негромко переговаривались. Элли, улучив минуту, с улыбкой рассказывала Никосу, как забавно смеется и «гулит» их малыш, «крошечный Белояннис», потом со слезами на глазах вспоминала, сколько мук пришлось ей вынести в асфалии, когда она была на седьмом месяце и эти садисты, не смея уже подвергать ее физическим пыткам, старались всячески унижать и мучить ее морально. То ей сообщали, что Белояннис, не выдержав тяжести обвинений, покончил с собой, то, лицемерно соболезнуя, говорили, что он отрекся от нее и от ребенка, то заявляли, что Белояннис подписал «дилоси», согласился войти в коалиционное правительство в качестве независимого и рекомендует ей последовать его примеру в интересах «обновления Греции». После рождения сына стало совсем трудно. Мучители ее уверены были, что в руках у них мощное средство воздействия. Они грозили отобрать ребенка, передать его в сиротский приют, если она не подпишет «кое-какие ни к чему не обязывающие бумаги».

— Фактически ваш ребенок незаконнорожденный, — говорили они Элли, — а в тюрьме держать незаконнорожденных детей запрещено. Поэтому вполне в нашей власти передать его в специальное заведение, и если мы не сделали этого до сих пор, то единственно из сострадания…

— Видел бы ты, Никос, — шептала Элли, — с какими мерзостными лицами они произносили это слово — «сострадание», как оно сводило им скулы!

*

14 ноября в два часа ночи председатель суда предоставил Белояннису последнее слово. Сделано это было не без умысла: большинство корреспондентов, убежденных, что в такое позднее время никаких событий уже не предвидится, покинули зал суда, и изложение речи Белоянниса могло попасть во многие завтрашние газеты лишь в очень сжатом виде. Расчет был и на то, что Белояннис, не предупрежденный о предстоящем выступлении, не сумеет собраться с мыслями и отразить предъявленные ему обвинения.

Но Никоса трудно было застать врасплох. Еще несколько дней назад ему стало ясно, что процесс, по существу, закончился и ничего нового он уже не услышит. Кроме, разумеется, голословных обвинений в адрес компартии, которые и точно к концу процесса посыпались как из рога изобилия.

Этого-то Никос и ждал. Опровергать обвинения против себя лично он предоставил своим адвокатам Галеосу и Цукаласу, людям достаточно опытным, чтобы находить уязвимые места в обвинении и доказывать его несостоятельность во всеоружии профессиональной логики. При этом основной упор Цукалас и Галеос делали на личную невиновность Белоянниса, на временные несовпадения и на противоречивость показаний свидетелей. За собой же Никос оставил роль адвоката партии, поэтому основное содержание его последнего слова составляло опровержение официальных обвинений против КПГ. Такое разграничение функций произошло само по себе: адвокаты Белоянниса не обязаны были, да и не собирались защищать интересы компартии, а Никоса в свой» очередь мало заботили обвинения, выдвинутые против него лично.

Официальные обвинения против КПГ сводились к следующему:

КПГ — это не греческая политическая партия, а агент иностранной державы.

КПГ — это группа заговорщиков, не имеющая связей с народом.

КПГ — это партия насилия, враг стабильности и правопорядка, зачинщик гражданской войны.

Отвечая на первое обвинение, Никос сказал:

— Какой иностранный агент отдаст так беззаветно свою жизнь, как это делают во имя своих убеждений тысячи коммунистов? Эти жертвы коммунистов можно сравнить только с жертвами первых христиан. Но и здесь есть разница. Христиане шли на смерть и муки в надежде унаследовать царствие небесное, завоевать себе вечное блаженство на небе, в то время как коммунисты отдают свою жизнь, не ожидая ничего получить за это взамен. Они жертвуют ею сегодня с тем, чтобы для человечества настали лучшие, счастливые времена, до которых они сами могут и не дожить. Какой иностранный агент способен отдать свою жизнь ради такой великой цели?

По поводу второго обвинения Никос сказал:

— Ни военные трибуналы, ни карательные отряды не смогли уничтожить нашу партию, потому что корни ее уходят глубоко в народ. Цель нашей политики — защита интересов народа. Мы требуем мира, потому что мир нужен нашему народу, мы требуем хлеба, потому что хлеб нужен нашему народу, мы требуем демократических свобод — потому что такова воля нашего народа. Народ не может не поддерживать такую политику, вот почему наша партия кровно связана с нашим народом.