Улыбка Шакти

Надо бы дать хоть какое-то представление о внешнем облике бхагавата. Но как? Вроде бы не с чем сравнивать, чтобы описывать. Особенно если не знать изображения джаганната или театр Катакхали, который вырос из тейяма. Трудности с первого шага: это не одежда на нем, не наряд, а, скорее, само тело – космическое тело бога, которым обрастает бхагават в течение многих часов с помощью мастеров тейяма, готовящих его к мистерии. Весь этот космос ручной сборки передается столетьями из поколенья в поколенье. Так называемый наряд состоит из сотен составных частей и деталей. Материал – красные ткани, тонко нарезанный тростник, ювелирные украшения и живой огонь в особых приспособлениях, крепящихся к наряду. Вначале тело бхагавата покрывается красной охрой – лицо, ладони, ступни. Затем на лицо наносится сложный символический узор – красной, черной и белой краской. На лодыжки надеваются обручи с бубенцами, которыми он вместе с музыкантами будет сопровождать танец. Потом создают «подъюбочный» каркас, оборачивая его бедра многометровой, сильно накрахмаленной белой тканью, затягивая в поясе и расправляя в виде прихотливо мятого колокола книзу. Поверх ложится красная ткань. Ширина тела в бедрах получается до двух метров. Верх может быть разным, в зависимости от роли и сюжета. От голого, обклеенного пухом и перьями тела, окрашенного горчичным цветом, до невообразимых форм расходящегося по обе стороны костюмированного декора. Черный парик из конского волоса с хвостом до талии. Пятиметровой высоты головной убор с изощренной проработкой каждой пяди. Или двухметровый в диаметре и сложно устроенный многослойный диск, в центре которого – лицо бхагавата. И все это мерцает и переливается десятками ювелирных украшений – браслетами, цепочками, кольцами, инкрустированными в одежду камешками и стеклами. И горит живыми огнями – диадемой по периметру огромного диска вокруг лица и в «ладонях» деревянных рук, растущих из бедер. В таком облачении он в течение часа повествует сюжет, исполняя изощренный танец – ладно бы, когда медленный гипнотичный, но и входя в крайнюю экстатику, развихриваясь до неуследимого, совершая обратные перевороты через голову и уносясь во тьму. И возвращаясь для жертвоприношения – по нынешним временам, рябой курицы, а в прежние – черного козла.

Помню чувство, когда я впервые увидел этого горящего огнями мистического пришельца, выходящего из тьмы к кострам у храма в ночной глухомани и на миг остановившего на мне свой взгляд, я подумал тогда – каково же было видеть такое здешним простолюдинам сотни и тысячи лет назад.

Особенно близко я сошелся с барабанщиком одной из трупп – Сантошем. Прежде он исполнял роль бхагавата, входил в огонь, ложился в развал раскаленных углей, но теперь уже был не в тех силах и возрасте. Он и направлял меня, зная, когда и в какой из деревень будет следующий тейям.

Обычно тейям длится с вечера до утра и состоит из нескольких сюжетов, самые рискованные по исполнению происходят перед рассветом, когда публика редеет, и мне доводилось видеть такие тейямы, когда почти не оставалось зрителей. Именно тогда все и начиналось. На одном из таких тейямов бхагават вдруг вспыхнул: пламя от керосиновых светильников, которыми он был обряжен, перекинулось на него, когда он в танце начал вращаться вокруг своей оси. Такое случается нередко, и не многих удается спасти.

Однажды мне довелось провести не один час в гримерной вдвоем с лежавшим рядом со мной бхагаватом, которого только начали обряжать и готовить. Все вдруг вышли, гримерная опустела. За пологом доносился бой барабанов, шло представление, сотни зрителей, горящие костры у храма. Он лежал с закрытыми глазами, я сидел у его изголовья. В нем происходило физически передаваемое мне восхождение по вертикальной стене – без стены. Трудное для него. Почти нестерпимое для меня, сидевшего рядом. Хотя кто я, чтоб это чувствовать. Так пропитывается ткань, краем опущенная в раствор. Он лежал наполовину в не здесь, в не человеке.

Когда я вышел из гримерной, уже была ночь, полыхали костры, бхагаваты со своей свитой исполняли мистерию тейяма, двадцать молодых полуголых, с перекинутой через плечо белой тканью барабанщиков стояли в полукруге, пританцовывая и подзадоривая друг друга, входя в ту степень экстатики, когда полифония их дроби казалась уже недосягаемой ни для исполнения, ни для слуха. И падала в тишину, и вновь набирала силу сложными переливами. Они шли за горящим бхагаватом, раздвигавшим толпу зрителей своим танцем. Где каждое движение, жест, выраженье лица было исполнено смысла и развивало сюжет, который считывался по этим знакам.

Под стеной храма сидели мальчик с девочкой, взявшись за руки и опустив глаза. Подхваченный людским потоком и движимый вослед бхагавату, я каким-то образом еще и снимал на камеру, но время от времени возвращался к ним взглядом: там происходила необычайной тонкости и тишины драма любви.