С первых своих строк и до сего дня остаётся пламенно-революционным, комсомольско-большевистским, идейно выдержанным поэтом Иван Кучин. Есть в его сборниках «Светлый путь», «Юность»,» «На том стою», «Моя передовая» и лирические стихи, но не они делают погоду. «Родина, партия, Ленин, ратные и трудовые подвиги советского народа, борьба за мир – вот главные темы в творчестве поэта. Своими произведениями он утверждает пафос советского образа жизни, торжество ленинских идей мира и коммунизма, дружбы народов и социальной справедливости на земле», – так сказано в рекламном буклетике к 60-летию И. Кучина, которое справлялось в 1984 году. Но можно не сомневаться, что уже тогда его громкие поэмы вроде «Мы – ленинцы» или «Продолжается первый субботник», типичные произведения советской идеологической поэзии, мало трогали сердце читателя, уставшего от лозунгов и в повседневной жизни.
Подобный жанр особенно безобразен тем, что он кажется легкодоступным. Для молодого, начинающего писателя, мечтающего поскорее войти в литературу, стать известным (а для этого надо издаваться!), пример старших, получающих тиражи, гонорары и премии за угодные начальству произведения, весьма заразителен. Многие и сгубили себя на этом.
Жанр конъюнктуры имеет право на существование только в виде конъюнктуры жанра. Это не игра словами. К примеру, если читатель требует остросюжетной литературы, то писателю не в стыд серьёзное содержание облечь в интригующую, увлекательную форму, чтобы сказать о наболевшем как можно большему числу людей, как умел это делать Ф. М. Достоевский.
Вот такую «конъюнктуру» можно только приветствовать.
Дурнопахнущее слово
Большого шуму наделало в своё время критическое эссе Абрама Терца (А. Синявского) «Прогулки с Пушкиным». Многим любителям русской литературы показался оскорбительным, невозможным подобный тон в разговоре о классике. Но пример литературоведа-эмигранта вдохновил других любителей скандальной славы, которые на эпатаже, глумлении над святыми именами делают себе литературную карьеру. Из таковых сейчас особенно усердствует скандально известный в литературном мире Виктор Ерофеев.
Хотя, к чести и Терца, и В. Ерофеева, и некоторых других подобных «литературоведов-новаторов», надо заметить, что они, во-первых, безусловно талантливы и, во-вторых, обливая грязью русских классиков, речь ведут всё же о литературе, о творчестве великих писателей, пытаются дискредитировать лишь их наследие. Не то у наших доморощенных провинциальных ерофеевых. Восприняв внешний блеск эпатажного успеха, они примитивно и грубо пытаются обратить на себя внимание публики похабными выпадами в адрес литературных колоссов прошлого.
Впрочем, буду конкретен. Случайно попался мне на глаза номер газеты Мичуринского района «Наше слово» от 1 сентября с. г. В День знаний сие печатное издание решило порадовать своих читателей, в том числе и школьников, большой подборкой стихов некоего Михаила Жукова под рубрикой «Истина одного поэта». Правда, редакция во врезке предупредила, что-де поэтическая «истина» М. Жукова может вызвать у читателей «чувство неприятия отдельных моментов стихотворений», но что приём «версификаторства с сатирой (?!) – далеко не нов и получил широкое распространение у многих (?!) писателей».
Итак, против кого же направлена «сатира с версификаторством» современного и, вероятно, молодого (пока у него один только сборник вышел) пиита? Вот «стихотворение» «Сон»:
Нет, цитировать далее всё же не могу – тошнит. Да и в рифму, в поэтической форме всё это передавать грустно. Ведь там дальше у Жукова много чего наворочено отвратного про классиков. Белинский ковыряется в носу, пьяный Пушкин хватает официанток «за зад» и, пардон, портит воздух в комнате, Есенин спаивает и уламывает Инессу Арманд, Блок сокрушается, что Незнакомка ему «пятый год не даёт», Некрасов разит перегаром и бахвалится своими сексуальными похождениями, а Достоевский, «Михалыч» по терминологии «лирического» героя опуса, в конце концов стал «хорош» – упился… Невольно подумаешь: здорово повезло Гоголю, Лермонтову, Тургеневу и Льву Толстому – стихотворец Жуков о таких писателях, видно, ещё не слыхал.