Улыбки и усмешки

Правда, тема несколько не нова (а совсем новую найдёшь ли?), да зато мы другим всё искупим – должна вещь получиться! На роман, правда, не вытягивает, а вот рассказ, длинный, наверняка отольётся и зазвенит.

Так-с. Начнём с формы. Надо что-нибудь этакое… Эге, фамилия у нас вроде мужская, а мы сразу начнём примерно так: «Не понимаю я мужчин-алкоголиков: как это не могут от водки отвыкнуть? Я вон как кино любила, а когда родила, то сразу и забросила…» И т. д. Интригует? Ещё бы! Это раньше всё объяснять приходилось, оправдоподобивать. Дидро там, например, нет, чтоб сразу свою «Монахиню» от «я» начать, давай подделывать в виде письма. Нет, мы сразу так и начнём: «Я родила…» Правда, в наше время иные мои товарищи по перу так и пишут, но всё равно – не многие, это-то и подействует.

Главное, нам тон выдержать. Сейчас ей, героине нашей, значит, за сорок уже будет, и сделаем мы её необразованной, но умной, доброй, но насмешливой, простоватой и робкой, но иногда и решительной, вроде и безответной, но с чрезмерным потенциалом иронии, благородной, но и чуточку пошловатой – в общем, живой, противоречивый и непонятный характерец замесим.

Теперь следующее. Раз у нас не роман, а всего-навсего рассказ (хотя и длинный), то и нечего чересчур в подробности входить, объяснять всё. Героиню мы назовём Антонидой и сразу же её родить заставим. Кто там её родители, кто её соблазнитель – не суть важно. О родителях совсем ни полсловечка, а того – Виктором назовём и довольно с него. И вот ещё, не забыть бы: она (то есть, «я») будет говорить, что вот помнила его, любила и даже плакала, но в тексте сделаем так, чтобы в это не верилось. Пусть понимают как хотят.

Итак, в начале Антониде – семнадцать, а Тамаре, дочурке, – дни считанные, а потом мы их состарим сразу на двадцать лет с лишком. На это – страничку… Нет, половину странички! Что, как, почему Томочка такой выросла – это мы полунамёками объясним. Или, лучше, вообще объяснять не будем: читатель, он сейчас думающий пошёл, сам допетрит. Да и форму надо выдержать: ведь мамаша сама пишет, что не может, необразованная, понять, почто дочка в этакое существо выросла.

Тамарочку мы замуж выдадим и пропишем её муженька в Антонидовой квартире. Его тоже не подарком сделаем, пускай Тоня наша мучается. Его необходимо попонятнее очертить (что-то вроде гения-неудачника), но, опять же, интригнём: он у нас нигде не будет работать. Почему его за тунеядство не привлекают – это уж для читателя запятая, пущай думает.

Ефима Емельяновича, за которого «я» замуж пойду, самым колоритным сделаем. Он у нас пожилой будет, без ноги, в первую встречу слегка затрапезным и в Льве Толстом до тонкостей разбирающемся. И будет он у нас за городом жить, на свалке, в небольшом своём домике и выбирать там себе жену. Они к нему приходят, претендентки-то, а он выбирает. Одна курит и Фимой начала его фамильярно звать – не подходит. Другая ещё что-то не то и не так… Не подходит. А Тоня наша придёт, в первый же день спинку ему потрёт в ванне и – понравится. Он её сразу Тонечкой начнёт звать, а она его, слава Богу, Фимочкой не осмелится.

Есть у нас в рассказе ещё Галя-мещанка (известный литературный тип!), бессловесная Тина, да комендант общежития Личагин с одной репликой (он необычно так «проздравляю» вместо «поздравляю» скажет), но это уже мелочи. Рассказ готов. Назовём его – «Впервые замужем» и подпишем: Павел Нилин. Не спрашивайте, зачем он написан, главное – как. А это я уже объяснил.

Не такое уж сложное дело.

Без задней мысли…

В истории литературы известен такой факт – прибегает Некрасов к Белинскому с первой рукописью молодого Достоевского и восклицает:

– Новый Гоголь явился!

А строгий критик восторженному поэту на это:

– У вас Гоголи-то как грибы растут.

К счастью, Некрасову не пришлось краснеть за своего протеже – Достоевский оказался достоин таких рекомендаций. А вдруг бы ошибся поэт?

Рискованно, ох рискованно представлять новое имя в литературе. С одной стороны, и подбодрить новичка хочется, но, с другой, так легко переборщить с маслом, которым, конечно, каши не испортишь, но… Так ли уж редки аннотации на возвышенных тонах к первым книгам начинающих авторов, в которых за восклицательными знакам так и слышится: новый Гоголь явился! Чувствуя себя в такие моменты, может быть, Некрасовым, рекомендатель не затрудняет себя вопросом: а Достоевского ли он рекомендует-представляет? Может, он переборщил, и читатель поймёт это?

Во вступительном слове к дебютному сборнику рассказов воронежского писателя Сергея Пылёва «И будет ясный день» (Воронеж, 1980) маститый Юрий Гончаров написал: «Что можно сказать о его прозе? Её питают лучшие традиции русской реалистической литературы…» Читатель верит Ю. Гончарову – почему же нельзя сказать? Сказать всё можно. И уже возникает смутное желание взять, да и прочесть эту книгу, напитанную лучшими традициями.