Тем более, что рекомендатель далее убеждает: «Пылёв ни в чём не прибегает к нарочитой усложнённости, изобличающей сочинённость: и сюжеты, и словесная ткань его рассказов отличаются простотой, которую хочется назвать умной…»
Трудно понять, что подразумевает Ю. Гончаров под нарочитой усложнённостью, если не замечает её в прозе С. Пылёва. Вот, к примеру, рассказ «Работящий». На поле бригадира Мохначёва приехали шефы из города долбить ломами (!) свёклу из мёрзлой земли. Среди них – бывший агроном этого колхоза Евгений Семёнович Крагин. И вот этот агроном с такой довольно редкой фамилией вцепился в лом и надолбил за день свёклы нормы на три. И ни он Мохначёва не узнаёт, ни Мохначёв его (хотя ему уже объяснили, что это – Крагин) до самого вечера. Автору
В следующем рассказе, «События межпланетного характера», весь сюжет держится на том, что старший мастер Егорунин, гуляя по осеннему лесу с женой, «просто так, без задней мысли, вдруг решил не разговаривать с Лелькой первым». Без задней мыслей он не разговаривал с супругой Лелькой день, не разговаривал два, а потом чуть и не изменил ей, всё так же, без задней мысли, ибо рядом работала Галя, и Галя такая, что Егорунин «с удовольствием думал об этой смелой хорошей девушке»…
В «Метеорите» два человека ищут этот самый небесный камушек и, в конце концов, находят. Только один искал ради наживы, в торой – в интересах науки. Оба с нормальным зрением, но по воле автора бескорыстный сразу разглядел, что это «обыкновенный железобетон от опоры», а корыстолюбцу глаза застит и застит, так он, бедный, до последних строк рассказа бетон за небесное вещество и принимает…
Да-а-а, не прибегает молодой автор к нарочитости в сюжетах, точно так же, как и в словесной ткани, по утверждению Ю. Гончарова. Он пишет нарочито просто:
«– Лягушки у тебя там (В банке с молоком. –
«И думает Катя, что это будет детская забава, а гляди же, Витаха и взмокреет… Попросит его: – Дай хоть поглядеть, что ты там накуевдил?..» («Несправедливость»)
То вдруг С. Пылёв сообщит, что его герой носит шапку пятый сезон «и в хвост и в гриву», то вода в его рассказе вдруг «дерзко блистает», то вообще непонятные слова пойдут, вроде «оклыгать», «затетешкать», «чиргигигать», которых и у Даля не найдёшь. Многие герои С. Пылёва почему-то любят «строжеть», «становиться строгими», а многие ещё и любят «озадачиваться» – то один озадачится, то другой…
Немудрено, что озадачится иногда и читатель –
И если в следующем сборнике молодого автора удачных произведений будет меньше, то не озадачится ли вместе с читателями уже и Ю. Гончаров?
Не без иронии…
Никто, наверное, не станет требовать от начинающего поэта, чтобы он писал стихи лучше Есенина или Блока, или хотя бы не хуже (а, собственно, почему бы и нет?). Но требовать, чтобы стихи эти были грамотными и имели хоть какой-либо маломальский смысл – наше, читателей, право. Можно подумать, что в этом требовании проскальзывает какое-то неуважение к молодым поэтам (и поэтессам), но на самом деле здесь высказана простая мысль, что, предлагая нам откровенно слабые стихи, они, поэты, выказывают нам своё неуважение и невольно этим провоцируют нас на подобающий тон.
Высказав эти, наиболее общие, замечания о поэзии, рассмотрим поэтическое творение Нины Красновой, всего только одно, и постараемся это сделать без всякой иронии, хотя это и будет трудновато (я имею в виду – обойтись без иронии). Вот первая строфа. В тексте мною сразу сделаны некоторые выделения для удобства разбора.
Как видим, человек, которого любит женщина, на неё не обращает внимания. О какой иронии здесь может идти речь? Она может, вероятно, смотреть в этот момент на него с болью, тоской, горечью, обидой и т. д. Или же здесь что-то новое открыто в сфере чувств? А может, просто незнание точного значения слова? Или желание во чтобы то ни стало подобрать рифму к красивому и редкому слову «бегонии»? Вопросов возникает предостаточно. Что же касается «чего» вместо «почему», то это никак не объяснишь, как просто безграмотностью.