Улыбки уличных Джоконд

– Я проснулся от шума. Слышу, мычит кто-то с твоей стороны. Подошел глянуть, а ты мордой в подушку уткнулся, одеялом стреноженный, будто дите в люльке, и только мыкаешь. Думал, задохнешься, пока я тебя выпутывал. Да ты еще, гад, брыкнул меня прям в коленку. Больно, скотина!

– Спасибо, Юрка. Ложись, все хорошо. Кошмар просто. Давний.

За окнами уже было светло, и два часа, оставшиеся до подъема, Николай провел полусидя, щипая себя за ляжку всякий раз, когда начинал клевать носом. В результате, когда дежурные загорланили по корпусу «подъем», на тощей ноге образовался синяк.

В умывальне Коля был первым, специально долго тер ледяной водой лицо, смывая ошметки ночного кошмара, первым же выскочил из-за стола после завтрака, чуть не бегом промчался через плац к воротам.

До девяти оставалось еще четырнадцать минут, но Маша уже ждала.

Они уселись за только что выставленный столик у небольшой кондитерской. Она заказала себе марципан и кофе, он на предложение тоже что-нибудь выбрать только мотнул головой.

Пока несли заказанное, оба молчали. Маша из-под черных бровей смотрела на Николая испытующе и будто бы даже насмешливо, а он нахохлился, как снегирь на рябиновом кусту в Крещение, сложил на груди руки и старался глазами с ней не встречаться, считал проезжающие мимо экипажи. На двадцать четвертом – скрипучей телеге, запряженной в толстозадую кобылу, которой лениво правил бородатый мужик в войлочном котелке – наконец-то принесли пирожное и кофе. Маша откусила кусочек, сделала глоток и отодвинула от себя угощение.

– Ты всерьез вчера грозился ее убить?

– Вчера – всерьез. А сегодня не знаю.

Маша замолчала, уставилась куда-то над его плечом, так, что невольно защекотало между лопаток, захотелось обернуться. Но она заговорила, и стало понятно, что смотрит она в свои воспоминания:

– Мама была еще жива, когда… Когда отец сошел с ума от этой гадины. Сорок дней еще не прошли, как он ее сосватал. Я не верю в привороты, но тут как будто она его привязала к себе, приворожила. Он за все время ни разу на могиле у мамы не был, с самых ее похорон и до своих. Да мне кажется, что если б она велела, он бы и на похоронах не появился. – Она глотнула кофе, закашлялась, сделала еще глоток. – После свадьбы ему все в спину пальцами тыкали, мол, совсем на старости лет спятил, а он только улыбался, как блаженный. То локоток ей поцелует, то усами в ухо уткнется, что-то нашептывает. А она хихикает, жеманничает. А по ночам не уснуть было, я под две подушки голову засовывала и все равно слышала их. И ведь все в маминой постели. В мамином доме. Это же мамино все, ее наследство!

Маша стукнула кулачком по столу так, что чашка подпрыгнула и опрокинулась, по скатерти расползлось темное пятно.

Пока официант убирал чашку и менял скатерть, они снова молчали, но только он отвернулся от стола, как Маша снова зашептала:

– Знал бы ты, как я ее ненавижу! Она всего меня лишила, а может еще и без гроша оставить! Ушлет куда-нибудь после гимназии и будет здесь проматывать матушкины деньги. Давай убьем ее? Я знаю как!

Николай отшатнулся – не врет и правда хочет убить.

– Я все придумала! Она же любит ванны принимать. Если собирается нежиться – с утра Стеше говорит, к которому часу готовить. Розовые лепестки, свечи, патефон заводит. Я подменю свечи, я купила в китайской лавке специальные, сонные. Она уснет, и ты ей вены вскроешь. Никто на нас не подумает.

– Ты сумасшедшая, – пробормотал Николай. – Ты понимаешь, что ты сошла с ума?

– Пока еще не сошла. Но если эта тварь продолжит в родительской постели под кобелями стонать, то точно сойду! А ты что, трусишь? Тебя она разве с ума не свела? – Юноша промолчал. – Трус! А еще мужчину из себя изображал! Мальчишка! Все вы только и годитесь что для постельных дел! Так и будешь всю жизнь на коленях перед такими, как она, ползать! Иди, подай рапорт начальству, чтоб гнали тебя в шею, не выйдет из тебя офицера! Иди! Прочь! Трус! Трус!! Трус!!!

На них уже стали оборачиваться от соседних столиков, и Николай вскочил, быстрым шагом зашагал в сторону корпуса. За спиной еще какое-то время слышались всхлипы, но он свернул за угол, и они затихли.

Глава 23. После побега

Зина открыла глаза, тут же довольно прищурилась на полуденное солнце и осторожно потянулась – рядом спал Костя, трогательно засунув под щеку сложенные ладони. Вставать никуда было не нужно – Маршалу по случаю ранения на службе предоставили трехнедельный отпуск, из которого только подходила к концу первая неделя. Поначалу он предложил Зине уехать в Ялту, но та заявила, что хочет провести этот отпуск дома вдвоем, а по курортам без кольца на пальце она ездить не готова. Когда же Константин Павлович опять начал, путаясь и спотыкаясь на словах, говорить о свадьбе, Зина категорично заявила, что либо дождется отрепетированного предложения, либо сама его сделает тогда, когда окончательно поймет, что жених в этом смысле абсолютно бесперспективен.