Улыбки уличных Джоконд

– Не желаете приложить? Многие барышни обожают, когда им к конфектам да пирожным стихи или песенки на карточках цитируют. – Маршал представил, как Зина хохочет, читая подобное послание, и мотнул головой, протянул Груздю купюру. – Тут вот еще чего, господин полицейский. – Санька почему-то понизил голос и заговорщицки перегнулся через столешницу: – Тут наша поэтесса вами дюже сильно интересовалась. Просила передать, когда вы зайдете.

Он протянул Маршалу маленький конверт.

– Когда? Не «если»? – усмехнулся Константин Павлович, но послание взял, раскрыл – внутри был вложен поясной фотопортрет самой госпожи Серебряной в сценическом наряде с пером в волосах, а на обороте мелким, порывистым почерком была написана только одна фраза: «Приходите, я написала вам новые стихи». Он сунул конверт в карман, вышел на проспект.

Погода меж тем переменилась: утреннее солнце пропало, откуда-то нагнало тяжелых облаков, с охтинской стороны и вовсе лезла на город своим лиловым подбрюшьем грозовая туча, громыхнул где-то за рекой пока еще далекий гром. Прохожие убыстряли шаг, боязливо поглядывая на небо, извозчики засуетились, начали поднимать брезентовые капюшоны над повозками. Константин Павлович тоже опасливо посмотрел вверх, заторопился к скрипнувшему стальными колесами трамваю, остановился, пропуская выходящую публику.

– И снова случайная встреча?

На него из-под шляпки лукаво смотрела Агата – она только что спустилась по ступенькам из желто-красного вагона.

Константин Павлович с грустью проводил взглядом отъезжающий трамвай, с еще большей обреченностью оценил стремительно приближающуюся тучу.

Агата понимающе улыбнулась:

– Ступайте, коль торопитесь. Но обещайте зайти сегодня-завтра. Я о вас беспокоюсь и очень рада видеть вас в добром здравии. Вам говорили, что я вас навещала в больнице? – Маршал удивленно покачал головой – значит, не все видения были вызваны его расшатанными нервами. – Саня передал вам мое послание? Обязательно заходите. Я подожду с премьерой до вашего визита, но не откладывайте его слишком надолго.

Константин Павлович пожал протянутую тонкую руку и вскочил в подъехавший трамвай. В то же мгновение небо прорвалось ливнем, Агата по-девчоночьи взвизгнула и кинулась к стеклянным дверям ресторана, а Маршал смотрел на ее расплывающийся силуэт через залитое дождем окно.

Глава 24. Кто такой Радкевич

По карнизам монотонно молотил дождь. К опорам мостовых переходов через Мойку желто-красными кувшиночными островками жались опавшие листья. Время от времени черное небо с суконным треском разрывала молния, а мгновением позже чугунной канонадой пытался пробиться через закрытые окна гром.

За этими окнами в квартире Константина Павловича Маршала шло необычное совещание. В прошедшую с момента побега Радкевича из Мариинской больницы неделю Маршал на службу не ходил, ограничиваясь лишь односторонней коммуникацией с начальником – посыльный из части приносил короткую записку от Филиппова почти что одного и того же содержания: запрос такой-то туда-то отправлен, ждем ответа. Радкевич как в воду канул. Но сегодня Владимир Гаврилович явился сам, да еще и Свиридова с собой привел.

Зина разлила чай, поставила на стол корзинку со свежими булочками и хотела оставить мужчин одних, но Филиппов остановил ее:

– Зинаида Ильинична, я бы хотел, чтобы вы тоже остались. Мне кажется, голубушка, что вам будет полезным услышать то, что мы выяснили про господина, которого вы знали как Николая Владимировича Неймана.

Зина вопросительно взглянула на Маршала, тот пожал плечами, подвинул ей стул. Филиппов удовлетворенно кивнул, продолжил:

– Константин Павлович в курсе, что последние несколько дней мы пытались выяснить все возможное об этом господине. Начнем с того, что зовут его действительно Николай Владимирович, только вот фамилия у него Радкевич, и он вовсе не немец. Он в самом деле служил на флоте, вот только не штурманом, а матросом. Из штурманской школы его выгнали с формулировкой «за дурное поведение». Что за ней скрывается, нам еще предстоит выяснить. Капитан «Мстислава Удалого», торгового корабля, на котором до мая служил господин Радкевич, описал его как «исправного матроса, но человека со странностями». Говорит, что он был нелюдим, дружбы особой ни с кем не водил, близко сошелся только с мальчишкой-юнгой. Не исключено, что слишком близко – жили в одной каюте. В портах в кабаки с командой не ходил, женского общества чурался. Как мы теперь знаем, не всякого женского общества.

Зина вздрогнула, глаза опасно заблестели, но слез не было. Убедившись, что все пока с Зиной в относительном порядке, Владимир Гаврилович продолжил:

– В штурманской школе нам сообщили, что господин Радкевич поступил к ним, не доучившись в Нижегородском кадетском корпусе. И вот тут-то мы, похоже, и нащупали корни причин, так сильно отразившихся на психическом состоянии этого юноши. Александр Павлович?

Свиридов кивнул, достал свою зеленую книжечку, раскрыл почти на середине: