Ум тронулся, господа! Аномалии мозга глазами нейробиолога

Если тело и первобытные инстинкты составляют основу нашего чувства личности, то деперсонализация – включая развоплощение и притупление эмоциональных ощущений – может считаться фундаментальным расстройством самосознания. Маурисио Сиерра и Энтони Дэвид из Лаборатории по изучению деперсонализации при Королевском колледже Лондона пишут, что «состояние проявляется в глубоком нарушении самосознания на самом базовом предречевом уровне (например, чувства сущности и существования)».

Деперсонализация обычно включает некоторые или все эти симптомы: «(1) чувство развоплощения, связанное с ощущением отделенности от тела; (2) эмоциональное отупение, неспособность испытывать эмоции и эмпатию; (3) аномальность субъективного чувства, отсутствие чувства обладания при воспоминании или воображении; и (4) дереализация, чувство отстраненности и отчужденности от окружающей действительности».

* * *

Людям с деперсонализацией сложно выразить свой опыт словами, они часто обращаются к фигурам речи. «Это отделение очень сложно описать, – говорит Николас, – как будто твое физическое тело – это совсем не ты».

Похоже на выход из тела, но это не так. Есть важные различие между ощущением развоплощения в контексте деперсонализации и развоплощением в случае выхода из тела (об этом мы поговорим в другой главе). Деперсонализация обычно не подразумевает такого развития, при котором личность наблюдает себя вне тела. Такое, тем не менее, случается при выходе из тела, и предположительно здесь задействованы другие нейронные механизмы, которые прикрепляют личность к телу. В случае с деперсонализацией, человек (обычно) находится в своем теле, но это для него вовсе не очевидно.

Николасу было двенадцать, когда деперсонализация приобрела хронический характер – это длилось четыре года. «Самое ужасное было то, что мне неоткуда было получить поддержку», – рассказывал он. Ни родителей, ни учителей, ни друзей, с которыми можно было бы поговорить. А сестра была еще слишком мала.

Сыграло роль и то, что у них не было постоянного дома. Мать и отчим были арестованы за употребление и распространение наркотиков и пренебрежение родительскими обязанностями. Николас и его сестра вновь скитались по приютам и приемным семьям. Когда ему исполнилось тринадцать или четырнадцать лет (время смешалось в его голове, он сам считает это следствием деперсонализации), Николас заново познакомился со своим отцом. Мать ненавидела его и настраивала Николаса против него. Николасу было интересно, каким человеком он был на самом деле. К тому времени отец провел четыре года за решеткой, забился татуировками – не цветными, как у Николаса сейчас, а сине-черными, какие бывают у заключенных, – и здорово подкачался. «У него было под сто килограммов мышечной массы, – сказал Николас, – он выглядел как бодибилдер».

Решение переехать к отцу было крайне неудачным. Отец жил со своим отчимом и принимал наркотики. До Николаса им вообще не было дела. Николас говорил, что его приемный дед (за неимением более подходящего слова) покупал ему алкоголь. Совсем юный Николас, которому еще не было четырнадцати лет, погрузился в мир алкоголя и наркотиков. Вскоре он начал колоть морфин внутривенно. «Я опустился на самое дно, впал в зависимость», – говорит он. Тем временем его приемная семья – он убежал от них, чтобы жить с отцом, – известила органы опеки, что мальчик в серьезной опасности.

Жасмин, невеста Николаса, вспоминает тот день, когда его отправили на реабилитацию. Жасмин была с друзьями в Ливерпуле, Новая Шотландия, один ее приятель вбежал с криком: «Ника арестовали!» А Жасмин познакомилась с Николасом за неделю до этого. И вот его посадили. Впрочем, его отправили не в тюрьму: Департамент социальной защиты направил его на реабилитацию. Сначала его на месяц поместили в изолятор. Затем он провел девять месяцев в реабилитационном центре в Сассексе, Нью-Брунсвик. Иногда во время лечения наступала ремиссия, деперсонализация прекращалась.

Когда срок реабилитации закончился, молодая пара – Тэмми и Дейв – взяли его к себе. Я говорил с Тэмми о том, как у них сложились отношения с этим подростком, дружелюбным и симпатичным парнем.

«Когда мы познакомились с Ником, мы оба просто влюбились в него, – рассказала она мне. – К тому моменту, когда мы столкнулись с трудностями, мы уже любили его как родного». У Николаса были серьезные трудности. Он боролся с тревожностью, он мог оставаться один, только когда спал. Он боялся больших зданий. «Что-то в них пугало его настолько, что он не мог выйти из машины у Уолмарта». Тэмми также заметила, что у Николаса сложности в отношениях с людьми. «Особенно это касается новых знакомств. Николас говорил о том, что не чувствует того, что, по его мнению, должны чувствовать люди. И, как будто, это беспокоило его». Тэмми не припомнит, чтобы что-то вызывало в нем сильный эмоциональный отклик. «Конечно, он был счастлив с нами, но окрыленным не выглядел».