Ум тронулся, господа! Аномалии мозга глазами нейробиолога

Тэмми и Дейв старались изо всех сил, и это многое значило для Николаса. «Они относились ко мне как к родному ребенку. Это было очень важно для меня. Я жил у них четыре года, и в течение этих четырех лет я научился ответственности, отзывчивости… всему, чему меня так и не научили в детстве», – говорит Николас. Он научился водить машину, получил права, окончил школу и получил аттестат. В это же время он начал набивать татуировки – не то чтобы приемные родители очень это одобряли, но, без сомнения, их тронуло, когда Николас набил их инициалы на запястье.

Ремиссия оказалась не вечной. Жизнь налаживалась. Ничего ужасного не происходило. «Деперсонализация стала не более чем воспоминанием», – говорил Николас. Он бросил курить (он поклялся не употреблять наркотики, правда, после реабилитации был единичный рецидив), много тренировался, жизнь была относительно хороша. «Когда я вспоминаю свою жизнь, то понимаю, что эти три года – лучшее, что в ней было», – сказал мне Николас.

Во время ремиссии Николас воспользовался помощью юриста, чтобы посмотреть на свое досье в Департаменте социальной защиты. В досье был целый список расстройств: «Деперсонализация, ОКР, тревожное расстройство и еще вызывающее оппозиционное расстройство».

Ремиссия была не вечной. Однажды во время работы в колл-центре Николас выпил банку энергетика на кофеине и таурине. Это спровоцировало паническую атаку. С тех пор панические атаки повторялись. «Они становились все тяжелее и тяжелее, случались все чаще, – вспоминает Николас, – [я] думал, что умираю, когда это случалось». Что еще хуже, вернулась и деперсонализация, о которой он почти забыл.

«Самые простые вещи кажутся странными при деперсонализации, – говорит он. – Вы начинаете все пропускать через сознание. Складывание ладоней, движение рук при ходьбе, сам процесс ходьбы – все это ощущается очень странно, как будто это все делает кто-то другой. Как вы командуете кому-то другому делать это». (Это напоминает, что говорили Лори и Софи о шизофрении. Многие люди с шизофренией имеют признаки деперсонализации в продромальной фазе, до того, как болезнь достигает пика).

Тем временем Николас начал встречаться с Жасмин. Поначалу отношения не складывались. Жасмин часто указывала Николасу на то, что он эмоционально не вкладывается в отношения, кажется отстраненным. Постепенно Николасу удалось объяснить, что его вины в том нет, проблема в деперсонализации. Он эмоционально не вкладывается вообще ни во что.

Эмоциональное отупение оставалось даже после помолвки. «Она как будто не моя невеста. Я знаю, что она моя, знаю, что люблю ее, но не чувствую, что знаю ее. Это почти как не узнавать кого-то, кого ты знаешь. Очень странно, – говорит Николас. – Я говорил об этом с людьми, у которых та же проблема. Они знают, что любят своего партнера, они осознают это, но как будто не знакомы с ним. Как будто нет полноценной связи».

Затем у него родилась дочь. Николас был в родильной палате и помогал. Он видел, как его дочь пришла в этот мир. «Я так долго ждал ее рождения, это было целое событие. Я расплакался, когда она родилась, и это я почувствовал. Я присутствовал при ее рождении, – рассказывал Николас, – я никогда таких чувств не испытывал с тех пор, я очень счастлив, что так случилось. С ней потом много чего происходило, были смерти друзей, но я так и не испытал таких сильных ощущений. По какой-то причине рождение дочери стало исключением».

* * *

Эмоциональное отупение при деперсонализации парадоксально. Люди, которые страдают, не могут испытывать интенсивные чувства, это очевидно из описаний Николаса. Но они подавлены, они ощущают тревогу, а это тоже эмоциональные состояния.

Ник Медфорд, нейропсихиатр из Медицинской школы Брайтона и Сассекса в Англии, вспоминает пациентку, чей случай иллюстрирует этот парадокс. В семье, жившей по соседству с пациенткой, случилась ужасная трагедия: их дети погибли из-за несчастного случая. «Она знала, что правильно было бы сказать: «Это ужасно. Мне так жаль», а она сказала, что ничего не чувствует. А потом ее беспокоило, что она ничего не чувствует», – рассказал мне Медфорд.

Другой пациент сказал ему: «У меня нет никаких эмоций – поэтому я так несчастен».

«В этом есть некоторое противоречие, – говорит Медфорд. – Если задуматься, то, что описывают люди, говорит о том, что они страдают от внутреннего горя, но не испытывают эмоционального отклика на внешние события».

Совершенно ясно, что люди с деперсонализацией испытывают подавленные эмоции, измененное чувство своей телесности и измененное чувство реальности. Что искажено в системе мозга, вырабатывающей ощущения состояния тела. Те, кто страдает от деперсонализации, склонны также к самокопанию – они уделяют избыточное внимание своему измененному состоянию в ущерб вниманию к внешнему миру (вспомним открытие Стивена Лори, внешнее и внутренне сознание и их корреляцию – одна работает за счет другой). Самокопание может также «способствовать ощущению того, что мир стал каким-то далеким и нереальным».