Читаем Ум в движении. Как действие формирует мысль полностью

Вероятно, вы заметили, что описания маршрута составляются из кусочков – как конструкторы лего. Подобно кирпичикам этой головоломки, каждый кусочек имеет две части – связь с предыдущей частью и связь со следующей. Части каждого сегмента маршрута – путь и место. Путь – это связь, протянувшаяся от предыдущей части, а место становится связью, переброшенной к следующей. Как детали лего можно соединять, собирая конструкции меньшего или большего размера, так и части маршрута можно соединять, создавая менее или более длинные описания. Путь – это способ попасть из одного места в другое и необходимые для этого ваши действия. Действия в местах могут меняться; если речь идет о маршруте, то изменения обычно представляют собой смену направления. Местами (точками выбора) чаще всего бывают перекрестки, но иногда это пространственные ориентиры: церкви или площади, станции метро или рестораны. О путях и местах можно мыслить иначе – как о действиях и последствиях действий, т. е. местах, в которые действия вас приводят. «Повернуть направо на Бродвей», «свернуть налево на 59-ю улицу». Сегменты мест и путей можно добавлять сколько потребуется – как звенья цепи. Точки и связи, места и пути образуют костяк маршрута.

Рисованные от руки карты имеют такую же структуру, они состоят из фрагментов, соединяющих места. Мы просили проголодавшихся студентов набросать карту или написать объяснение пути из места, где они находились в тот момент, до ближайшего фастфуда. Хотя такие карты допускают аналоговую передачу расстояний, направлений, поворотов и изгибов пути, этого не наблюдается. Они такие же дискретные, как словесные объяснения маршрута. Набросанные рукой карты увеличивают расстояние там, где много поворотов, – и словесные описания в этом случае удлиняются. Они спрямляют изгибы дорог и изображают все повороты под углом 90º, игнорируя реальные величины углов, – так же и словесные описания дают указание «идите по улице», не упоминая ее изгибов, и «поверните направо» или «поверните налево», не уточняя угол поворота. В общем представляется, что в основе как словесных описаний, так и рисованных карт маршрута лежит одна и та же схематическая ментальная его репрезентация.

Ваша перспектива или моя? Вы, к которому я обращаюсь, объясняя, как найти мой велосипед или прогуляться по Среднему Манхэттену, – это гипотетический вы, любой вы, даже я. Что же происходит при личном взаимодействии, когда я выбираю между вашей и своей перспективой? Допустим, на столе стоит два бокала вина и вы спрашиваете: «Который мой?» Скорее всего, я отвечу с вашей позиции, а не со своей, даже если мне придется поменять местами право и лево, что, как вы знаете, трудно. Выбор вашей перспективы вместо моей отчасти может быть вопросом вежливости, хотя японцы, представители самой стереотипно вежливой культуры, выбирают перспективу собеседника не чаще американцев, примерно в 70 % случаев, это зависит от обстоятельств. Иными словами, выбор перспективы, по всей видимости, определяется обстоятельствами – прежде всего относительной когнитивной нагрузкой, вашей и моей. В случае с бокалом вина я знаю, где чей, а вы нет, т. е. ваша когнитивная нагрузка выше моей. Вы должны одновременно понять сказанное и связать его с бокалами; я же знаю привязку, мне остается лишь сформулировать высказывание. Однако если моя когнитивная нагрузка выше – скажем, вы знаете ответ, а я нет и задаю вам вопрос, – то я предпочитаю собственную перспективу: «Мой правый?» Когда возможно нейтральное определение местоположения, т. е. ни с вашей, ни с моей перспективы, мы оба отдадим предпочтение ему. Если нужный бокал стоит ближе к солонке, мы используем ее как пространственный ориентир и скажем: «Ваш тот, что рядом с солонкой».

Любители описаний маршрутов заявляют, что те широко распространены и привлекательны в силу своей естественности: маршруты – это способ, которым мы переживаем мир, двигаясь в нем.

В таком случае для того, чтобы описать, где что находится в своем окружении, мы воспроизводим опыт контакта с этим окружением, представляя себе, как двигаемся в нем, и описываем расположение объектов со своей меняющейся позиции. Это утверждение представляется убедительным, и оно действительно многих убедило, но человечество тысячелетиями рисует карты, а изготовление карт требует аллоцентрической перспективы, взгляда сверху. Бесспорно, когда люди описывают окружение и даже маршруты, они часто выбирают аллоцентрическую точку взгляда на часть или на целое.

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжные проекты Дмитрия Зимина

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука
Скептик. Рациональный взгляд на мир
Скептик. Рациональный взгляд на мир

Идея писать о науке для широкой публики возникла у Шермера после прочтения статей эволюционного биолога и палеонтолога Стивена Гулда, который считал, что «захватывающая действительность природы не должна исключаться из сферы литературных усилий».В книге 75 увлекательных и остроумных статей, из которых читатель узнает о проницательности Дарвина, о том, чем голые факты отличаются от научных, о том, почему высадка американцев на Луну все-таки состоялась, отчего умные люди верят в глупости и даже образование их не спасает, и почему вода из-под крана ничуть не хуже той, что в бутылках.Наука, скептицизм, инопланетяне и НЛО, альтернативная медицина, человеческая природа и эволюция – это далеко не весь перечень тем, о которых написал главный американский скептик. Майкл Шермер призывает читателя сохранять рациональный взгляд на мир, учит анализировать факты и скептически относиться ко всему, что кажется очевидным.

Майкл Брант Шермер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

Эта книга — воспоминания о более чем двадцати годах знакомства известного приматолога Роберта Сапольски с Восточной Африкой. Будучи совсем еще молодым ученым, автор впервые приехал в заповедник в Кении с намерением проверить на диких павианах свои догадки о природе стресса у людей, что не удивительно, учитывая, насколько похожи приматы на людей в своих биологических и психологических реакциях. Собственно, и себя самого Сапольски не отделяет от своих подопечных — подопытных животных, что очевидно уже из названия книги. И это придает повествованию особое обаяние и мощь. Вместе с автором, давшим своим любимцам библейские имена, мы узнаем об их жизни, страданиях, любви, соперничестве, борьбе за власть, болезнях и смерти. Не менее яркие персонажи книги — местные жители: фермеры, егеря, мелкие начальники и простые работяги. За два десятилетия в Африке Сапольски переживает и собственные опасные приключения, и трагедии друзей, и смены политических режимов — и пишет об этом так, что чувствуешь себя почти участником событий.

Роберт Сапольски

Биографии и Мемуары / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Ужасные психологические эксперименты: реальные факты из истории
Ужасные психологические эксперименты: реальные факты из истории

Эксперименты позволили человеку обосноваться и понять свое место в этом мире. Мы достигли всего опытным путем, путем проб и ошибок, дорогой разочарований и невероятных успехов. Эксперимент затрагивает взрослых и детей, людей и животных. Он следует за нами везде, во всех областях нашего существования, на всех этапах истории. Изготовление орудий труда, приручение диких животных, поиск съедобных растений или путешествия к неизведанным землям — не эксперимент ли для древнего человека? Но если окружающий мир изведан, что остается изучать? Верно, нашу психику. В этой книге описываются психологические эксперименты, которые отечественными авторами еще не доносились до широкой публики. Вы наверняка слышали про знаменитый Стэнфордский тюремный эксперимент, когда обычным людям предложили «поиграть» в надсмотрщиков и заключенных, и что из этого вышло, но слышали ли вы про Зефирный эксперимент? Что кроется под «выученной беспомощностью»? Знаете ли Вы, почему животные массово погибают в идеальных условиях жизни? Прочитав про эксперимент о белом медведе, сможете ли не думать об этом? А сможете ли растить ребенка вместе с обезьяной? Вопросы, который поднимает автор, — этика и гуманность психологического эксперимента, трансформация его целей спустя много десятилетий, служба на благо человечества… Или все-таки скандальные ошибки ученых?

Анастасия Александровна Шавырина

Научная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука