Ума и Ангуш – двое нас

– Говорят, если с умом взяться за дело, то сбор дани ещё выгоднее, чем поход, – сказал Нисси, молодой знатный воин. – Нажиться можно не хуже, а опасности никакой.

Кроме воинов в путь отправился чиновник для сбора дани. Отряд сопровождали большие повозки.

По выезде из Итиля сначала часто встречались обработанные поля, укреплённые поселения и одинокие юрты. Ближе к северу степь становилась всё менее населённой. Сделав дневной переход, отряд не встречал никого, кроме пастухов с табунами коней и отарами овец. Вскоре исчезли и они. По ночам стали поддерживать костёр против диких зверей, а пропитание добывали охотой. Постепенно плоская равнина начала извиваться холмами. Реки оделись в высокие известняковые берега. В глубоких оврагах зазеленели осинники.

– Начинаются славянские земли, – сказал Манахем.

По вечерам у костра командир был молчалив. Подолгу, не отрываясь, он смотрел, как раскалываются в пламени обгоревшие ветки, разбрасывая снопы алых искр. Но если у него была причина так поступать, по мнению Умы, то у Ангуша ничего подобного не было, а между тем он вёл себя не менее странно. Хотя друзья по – прежнему пили из одного кувшина и спали, укрываясь одной попоной, мыслями Ангуш был далеко от тех мест, где они проезжали.

– Что с тобой делается, друг? – спросил его Ума, утомившись ждать, когда он сам всё расскажет. – Вокруг всё цветёт, а ты словно в тумане. Вроде ты здесь, а вроде тебя и нет.

– Так оно и есть, – согласился Ангуш. – Я здесь и не здесь одновременно.

– Как же это может быть? – удивился Ума.

– Я еду по степи на север от Итиля и знаю, что я здесь, в чужих краях. Но когда я смотрю на цветущие дикие гвоздики, колокольчики и другие цветы, я словно слышу, как они мне говорят: «Это я – Чичак». По вечерам, когда в ночном воздухе разливается цветочный аромат, мне кажется, что и он беззвучно произносит: «Это я – Чичак». Вчера за сапог мой зацепился цветок репейника. Если бы он обладал даром речи, я уверен, он шепнул бы мне: «Ты не забыл меня? Это я – Чичак. Забудешь – уколю». И я мыслями улетаю в Итиль.

– Хорошо, что твою девушку зовут «Цветок», – заметил Ума. – Хуже было бы, если бы её звали, например, «Шаловливая нитка». Иначе ты приходил бы в восторг от каждой нитки, торчащей из рубашки нерадивого ротозея!

– Смейся, смейся. Всё равно я совершу много подвигов, прославлюсь, разбогатею и женюсь на Чичак.

– Далась же тебе эта княжеская дочка!

Перелески в пути стали встречаться всё чаще. На горизонте синей полосой выросли леса. Начали попадаться и следы людей. Однажды, когда Ума и Ангуш охотились в густых камышах на уток, из-за поворота реки выплыла ладья под полосатым парусом. На носу её был вырезан деревянный дракон. В ладье находились светловолосые люди. Также друзья разглядели невольников в цепях. Судя по низкой посадке, корабль был перегружен. Так как охотники затаились, плывшие по реке их не заметили.

– Это купцы – русы плыли в Константинополь, – объяснил друзьям, когда они вернулись в лагерь, чиновник для сбора дани. – Говорят, они хорошо укрепились где-то на севере славянских земель. Уж не ограбили ли они по дороге наших данников?

Опасения чиновника подтвердились. Первый, ближний к степи укреплённый посёлок оказался сожжённым. В нём не осталось ни одного человека.

– Придётся завернуть сюда на обратном пути, – сказал чиновник. – Возможно, вернутся те, кто спрятался в лесу.

В следующем посёлке им повезло больше. Ворота частокола открылись без долгих проволочек. Пока чиновник переписывал сдаваемые жителями, выстроившимися в очередь, меха, хазарские воины частью остались возле него, а частью рассыпались по посёлку, который стоял на обрыве реки. Его окружали вал и деревянная стена. Внутри находились полуземлянки. Ума и Ангуш с любопытством оглядели всё внутри посёлка, вызвав необычайное оживление у собак, следовавших за ними по пятам.

Местные жители были русоволосыми, высокими, с длинными лицами. Они носили льняную одежду и кожаную или плетёную из лыка обувь. На висках у женщин покачивались семилопастные височные кольца. Мужчин было мало. Местные считали себя потомками некоего вождя Вятко и назывались вятичами.

Когда сборщики выехали из посёлка и двинулись дальше в лес, молодой воин Нисси сказал:

–Что это за дань по белке с сохи! Мы могли бы вытрясти с них гораздо больше!

– Ты предлагаешь зарезать барана, вместо того, чтобы стричь с него шерсть, – ответил чиновник, важно покачиваясь на возу.

– Мы берём до смешного мало! Я видел в домах шкуры и получше! А если поискать как следует, то я уверен, что у них в кубышках закопаны серебряные дирхемы, полученные от торговли с арабами! – не унимался Нисси.

– Получая белку с сохи, мы подтверждаем власть кагана над этими землями, – заметил чиновник. – Белка к белке – вот уже воз белок. Кроме того, дань подтверждает право славянских купцов торговать в наших землях. Если мы будем притеснять славян, они могут и отложиться, а воевать с ними в лесах – нелегко. Лучше получать понемногу постоянно, чем, захватив всё зараз, больше не получить ничего.

– Всё это бабьи разговоры, – пробурчал Нисси.